Полторы сотни гектаров занимает в Черниковке закрытое ныне предприятие «Уфахимпром». Про то как оно отравляло воздух и воду в столице республики и, главное, про фенольную аварию 1990-го знаю все жители столицы региона. В конце 1980-х и начале 1990-х были обнародованы шокирующие факты губительного воздействия этого объединения на здоровье людей. Тогда же прозвучало страшное слово — «диоксины». Но за кадром осталось то, какой ценой строился этот химический монстр, сколько он погубил людей и поломал человеческих судеб при своем возведении. Об этом наш рассказ.
Процветали только «уполномоченные»
После победного мая 1945-го измученные войной жители Башкирии, как и граждане всей страны, надеялись на скорое наступление благополучной и сытой жизни. Но реалии оказались тяжелей и драматичней самых мрачных ожиданий воинов-победителей и тружеников тыла.
В июне 1945 года Верховный совет СССР принял закон о демобилизации первой очереди военнослужащих тринадцати старших возрастов. Осенью уволили ещё десять. На родину потянулись демобилизованные, многие из которых успели увидеть уровень жизни в Европе. Тем сильнее оказался шок от забытых реалий родных мест. Конечно, находясь на фронте, бойцы и командиры Красной армии знали, что в тылу живут не сладко. Не зря же органы цензуры вымарывали в письмах тексты о тяготах и лишениях. Но, что дело обстоит так скверно, защитники отечества даже не догадывались.
Как подсчитали историки, мобилизация мужчин в армию к концу войны обескровила села Башкирии. Плюс «Трудармия» и рабочие колонны, направленные в другие регионы. Да ещё высокая смертность от голода, болезней и непосильного труда. Поэтому многие местности республики после войны буквально обезлюдели. Кроме того, в 1946 году на СССР обрушилась засуха. Башкирию она задела мало, но из неё стали выколачивать последние продукты и сырье.
Удивительно как деревенские жители республики пережили тот послевоенный голодомор. Ещё более странно, что такую мрачную страницу истории Башкирии обошел стороной в своих мемуарах Зия Нуриев, перескакивая в книге из февраля 1946-го сразу в весну 1948-го. А ведь он занимал пост заведующего сельхозотделом обкома партии, прекрасно знал происходящее на селе и несет свою долю ответственности за голод и смерти в Башкирии.
Правда, существовала категория чиновников, контингент которых неимоверно разросся во время войны – всякого рода «уполномоченные», занимавшиеся тем, что выколачивали из колхозов и колхозников сельхозпродукты и заставляли граждан, в том числе горожан, выполнять разные повинности. Они и после войны чувствовали себя хозяевами жизни, а закон им был не писан. Не гнушались пользоваться так называемым «ферганским методом», придуманным в Средней Азии, где уполномоченные плетками сгоняли стар и млад на «добровольные» работы, оружием взыскивали подати и палками заставляли проявлять «трудовой энтузиазм». Переняли этот метод и на строительстве Черниковского химзавода — будущего «Уфахимпрома»
Жили уполномоченные на широкую ногу, щеголяли в кожаных плащах и хромовых сапогах, а зимой в бурках, ходили с портфелями. Снабжали их по отдельной линии. Даже в «Красной Башкирии» можно найти упоминания о пьянстве, разгуле и злоупотреблениях этой «публики» — незаслуженно забытая страница прошлого нашей республики, которая ещё ждет своего освещения историками и писателями.
Демобилизованные воины старались не возвращаться в родные села. В городах было все же полегче, давали карточки и платили зарплату работающим.
Правда, с работой после войны там было сложно. Поэтому их жителей из-за нехватки колхозников стали мобилизовывать на стройки четвертой «сталинской» пятилетки. Каждому из городов республики Башкирский обком ВКП (б) спускал разнарядки на рабочую силу для строящихся объектов, а в числе главных был как раз Черниковский химзавод. Там в неограниченном количестве требовались землекопы и чернорабочие.
Читая документы, хранящиеся в Национальном архиве республики, поражаешься, как люди выживали на этой стройке: нищенская зарплата за тяжелый труд, скотские условия проживания и такое же отношение начальства, полуголодная кормежка и отсутствие медицинской помощи. Поэтому на подобных объектах трудилось немало заключенных и осужденных на исправительно-трудовые работы. Кроме того, всеми правдами и неправдами «строить коммунизм» заманивали вернувшихся из армии красноармейцев и обычных граждан. Но стоило только доверчивому гражданину туда попасть, как он почти гарантированно становился мобилизованным.
«Ферганский метод»
— В 1945 году меня комиссовали из госпиталя, где я лежал несколько месяцев после тяжелого ранения в ногу, — вспоминал бывший бирянин и военный шофер Александр Лобов. – Хотели ногу ампутировать, но всё же, мне удалось выкарабкаться. Инвалидность по ранению не дали: «Ерунда, царапина».
С костылем приехал к матери в Бирск. Долго долечивался, и сразу после окончания курса лечения повезло устроиться водителем в местную автороту. А потом парня вызвали в райисполком и предложили завербоваться на строительство Черниковского химзавода. Александр отказался, поскольку успел наслушаться разговоров о черниковской «каторге», а во-вторых, нужно было помогать матери, тянувшей младших брата и сестру, а отец пропал без вести в Белоруссии в 1944-м. Но строптивого «водилу» приказом по предприятию все-таки откомандировали на месяц в Черниковск.
— Поедешь без машины, там дадут другую, — пообещал хитрый начальник.
А на месте опытного шофера вдруг определили землекопом. Попытки объяснить, что из-за ранения он не сможет копать, пресекли: «Тогда дадим лом, будешь опираться на здоровую ногу и ворочать».
Александр держался, как мог, хотя нога болела всё сильней. Наконец, подошли к концу тридцать дней, и наш герой направился в контору, чтобы отметить командировочное удостоверение и уехать домой. Но не тут-то было…
— Ты мобилизован до особого распоряжения, — осадил химзаводовский бугор. – Иди работать, лодырь.
— Я понял, что если здесь останусь землекопом, то лишусь ноги, — вспоминал свои мытарства ветеран. — Для начальства мы были расходным материалом. Подумаешь, один упадет в траншее, другой надорвется, поднимая тяжести, а третий не сможет встать утром с нар. Пригонят других. С нами не церемонились, а оскорбления, в том числе не цензурные, были нормой речи руководителей всех уровней.
И руки распускали регулярно. В «прорабках» начальников имелись съемные дверные ручки, а дверь открывалась вовнутрь. Это делалось для того, чтобы во время «воспитания» провинившегося рабочего кулаками, тот не мог выскочить из помещения. Подобную зуботычину начальство издевательски тоже называло «ферганским методом».
Собрав нехитрые пожитки, Александр доковылял до Белой и на какой-то барже добрался до Бирска, где беглеца уже ждал участковый. Но фронтовик Лобов направился не домой к матери на площадь Матросова,2, а к врачу, который его немедленно госпитализировал. Милиция пришла в больницу на третий день, но всё оказалось по закону. Показания к срочной госпитализации были налицо, и бирская прописка у больного тоже имелась.
Пролетел месяц в стационаре, потом ещё один амбулаторного лечения. Когда Александр закрыв больничный лист, пришел в автороту, начальство снова потребовало отправиться на стройку, но тут нашла коса на камень. Уволиться не дали – продолжал действовать указ о запрете самовольного увольнения рабочих и служащих от 1940 года.
Завели дело, последовал скорый суд, давший 6 месяцев исправительно-трудовых работ на том же самом химзаводе с удержанием 25% заработка. Потом уже наш герой понял, что легко отделался, поскольку мог быть осужден к реальному лишению свободы и строил бы будущий Химпром как «нормальный» зек, каких там было немало — и мужчин и женщин.
На стройке «подфартило» ещё раз– срочно понадобился шофер на полуторку. Так нога и уцелела.
— Жили мы в фанерном засыпном бараке, с земляным полом — вспоминал Александр Николаевич. – Ни умывальников, ни постельного белья. Здесь же стирали и сушили одежду. Крысы бегали по бараку, как у себя дома. Спали на сплошных двухъярусных нарах.
У «вольных» положение было ненамного лучше. Разве, что старые матрацы им давали и какое-то подобие подушек. Кормили баландой в одной и той же столовой. Из «удобств» запомнил «вошебойки», сделанные из бочек.
Удивляло навязчивое стремление химзаводовского руководства унижать осужденных на исправработы. Раз в десять дней до начала смены — в 7 утра была баня и «почему-то» с разных сторон в моечное помещение стали одновременно запускать мужчин и женщин.
— Но люди, в основном, оказались с достоинством, размещались по разным сторонам помещения и не смотрели друг на друга, — вспоминал ветеран. – После коллективной жалобы в «Правду», которую удалось переправить в Москву через «вольных», издевательства прекратились.
«Кулацкое отродье»
Зимой мерзли, поскольку топлива для железных печек не хватало. Водителям приходилось «левачить» за дрова, остальные рабочие по мере возможности воровали дерево или уголь на стройке, что было уголовно наказуемым. Над этими «расхитителями социалистической собственности» несколько раз устраивали показательные судебные процессы.
Лобов тоже как-то попался, когда его отправили в родной бирский район за свекольной ботвой для столовой. На обратном пути усела Баженово шофера слезно упросила подвезти до бирской больницы беременная женщина-марийка в национальном костюме.
— Я ей объяснил, что на мосту через Бирь стоит инспектор, который оставит меня без прав, — вспоминал ветеран. – Но она уже почти рожала. На мосту, разумеется, остановили и отобрали права. Инспектор никакие доводы не слушал, да ещё пригрозил, что когда я вернусь в город, то непременно сяду в тюрьму «как кулацкое отродье».
Бирск — город маленький и все всех знали. Страж порядка был в курсе того, что отца в шоферао судили как «врага народа» в 1937 году по 58-й статье.
В водительской карточке Александра Николаевича появилась запись «Лишен водительских прав на шесть месяцев за перевозку пассажира» и он отработал этот срок автослесарем. Правда, беременную «лишенец» все же успел тогда довезти до больницы, и женщина начала рожать прямо в приемном покое.
Несколько лет вместо шести месяцев «отбыл» в различном статусе на будущем Химпроме Александр Николаевич и у него на всю жизнь сохранились личные счеты с «главным отравителем» Уфы. Уже в 1950-е сумел получить в столице республики постоянную прописку, долго трудился в «Спецавтохозяйстве по уборке города», где заработал много грамот, благодарностей и поощрений от городских властей и администрации предприятия. Начиная с ноября 1987-го он, уже инвалид Великой Отечественной войны, ходил с палочкой на все экологические митинги в городе, стоял в «живой цепи» весной 1990-го.
Ездил на Лопатинское кладбище в Черниковке, где хоронили строителей Химпрома, умерших от непосильного труда и бескормицы. А в 1960-е на месте этих могил появились другие. Так уничтожалась память о загубленных судьбах.
Отца нашего героя — Николая Степановича, ушедшего добровольцем из лагеря на фронт, посмертно реабилитировали в 1958 году, о чем есть запись в «Книге памяти жертв политических репрессий Республики Башкортостан».
…А Химпром продолжали строить и расширять производство вплоть до конца 1980-х, пока наконец это чудовище не поставило на край гибели население миллионной Уфы. Все помнят о фенольной аварии 1990-го, но забыли про сладковатый удушливый смог от предприятия, который в безветренную погоду укутывал Черниковку и добирался до южной части Уфы. Правда это не мешало республиканской прессе писать про жадных капиталистов, которые травят диоксинами людей на Западе, а начальству из Башкирского обкома получать ордена за ввод всё новых и новых вредных производств.
Александр КОСТИЦЫН
Евгений КОСТИЦЫН
