Монумент дружбы в Уфе сооружен на месте Смоленского собора постройки начала XVII века и взорванного по приказу первого секретаря Башкирского обкома КПСС Семена Игнатьева в 1956 году. Роль Семена Денисовича в этом акте вандализма хорошо известна. Однако, вторая ключевая фигура тех событий – председатель уфимского горисполкома Илья Бабуркин умудрился остаться в тени своего партийного шефа, хотя именно Илью Ивановича центральная пресса СССР сравнила тогда с греком Геростратом, поджегшим знаменитый храм Дианы Эфесской. Об этом наше документальное расследование.
Заманить Хрущева в Уфу
Бывший министр МГБ СССР и соучастник «дела врачей» Семен Игнатьев после смерти Сталина чудом избежал ареста и остался в живых, отделавшись ссылкой первым секретарем Башкирского обкома. После «второго пришествия» Семена Денисовича в Уфу в декабре 1953 года, тот, по воспоминаниям Зии Нуриева, не оставлял попыток реабилитировать себя в глазах Хрущева и вернуться на союзный уровень. И подходящий повод заманить Никиту Сергеевича в столицу республики нашелся: в 1957 году исполнялось 400 лет добровольного присоединения Башкирии к Русскому государству.
Помимо обширной культурной программы и пропагандистской шумихи, Игнатьев стремился продемонстрировать Хрущеву свои успехи и достижения. Правда, с этим было неважно. По-крупному предъявить можно было разве что автогужевой мост через Белую, сооружение которого началось ещё до возвращения Семена Денисовича, а все проектно-изыскательские работы выполнены вообще перед войной.
В 1955-1956 годах в Уфе возводили три небольшие школы на окраинах города, «тянули» трамвайную линию в Черниковке, строили хлебозавод, корпус пединститута, да дом партпросвета. На большее сил и средств после войны не хватало. Не было денег даже на покупку насосов для подкачки воды, которая в Уфе выше второго-третьего этажа не поднималась.
Не хватало средств и на строительство так называемой «фекальной канализации». Поэтому, например, здания Башпотребсоюза и Уфимского почтамта имели «удобства» во дворе с выгребными ямами и соответствующим запахом. Оставалось по мере сил облагораживать улицу Ленина, озеленять центр, да красить заборы по «красной линии». Правительство России выделило 750 тысяч рублей на «внешнее оформление» к празднику и ещё 767 тысяч наскреб местный совмин.
Но в середине пятидесятых начались хрущевские гонения на церковь, и опытный аппаратчик Игнатьев, чутко уловив конъюнктуру, задумал взорвать уникальный Смоленский собор, постройки начала XVII века. А потом здесь же вместе с Хрущевым под объективами фото и кинокамер заложить Монумент дружбы, что должно было стать по его сценарию апофеозом юбилейных торжеств и означало бы полную реабилитацию экс-министра МГБ. В денежном выражении взрывные работы стоили не дорого.
Но просто так разрушить историческую реликвию у Игнатьева не получалось, поскольку в Башкирии в то время налицо был религиозный подъем. Православные пачками подавали ходатайства об открытии ранее закрытых храмов, подписанные тысячами людей. Так в 1955 году только из Янаула в различные органы власти поступило 33 обращения, из Верхнего Авзяна -19, из Тирляна — 18 и так далее. Большими группами граждане приходили в исполкомы со своими требованиями. Но власти неизменно отказывали. Тогда верующие стали открывать молитвенные дома явочным порядком.
— Инициаторами организации их в большинстве случаев являются бывшие кулаки, церковники, духовенство, монашки и другие наносные элементы, — докладывал 8 июля 1955 года региональный уполномоченный совета по делам РПЦ Михайлов Семену Игнатьеву.
В ответ на активность граждан башкирские власти усилили прессинг на верующих. Главными методами служили угрозы, оскорбления и высмеивание. Да ещё хулиганство групп малолетней шпаны в храмах и на кладбищах, организованное директорами и пионервожатыми школ.
В 1954-м в республике произошла серия разбойных нападений на православных священников и их семьи. Люди открыто говорили, что это дело рук Игнатьева, который выслуживался перед Хрущевым после ссылки в Уфу. Нападения резко прекратились после коллективных жалоб в Москву.
Официально действующих храмов в Башкирской АССР насчитывалось около сорока и большинство приходов возглавляли эрудированные и высокообразованные люди, которые «свободно владеют греческим, славянским и болгарскими языками. Хорошо знают по латыни и владеют др. языками». Были даже знатоки японского и китайского! Интеллектуальный уровень священнослужителей был гораздо выше, чем у партийных чинуш. Кроме того, часть священников недавно освободилась из ГУЛАГа, и стойкости им было не занимать.
Православные Уфы требовали возращения ранее закрытых храмов и, прежде всего, Смоленского собора, поскольку в Уфе циркулировали слухи о планах его уничтожения и постройки на его месте некоего «Дома творчества и изобразительных искусств Башкирии». Активно поддерживали их деятели культуры и ученые всей страны. В Уфе самоотверженно боролся за сохранение храма историк и краевед Петр Ищериков.
— Этот храм на въезде в Уфу выводил Игнатьева из себя, — рассказал нам историк уфимской епархии, старший научный сотрудник НПЦ по охране памятников культуры, кандидат исторических наук Павел Егоров. — Был, как бельмо на глазу. Памятник могли разобрать по кирпичам. Но решили взорвать. Мол, так эффектней будет, и «дорогой Никита Сергеевич» оценит по достоинству.
Грязное дело — чужими руками
Обстановка вокруг храма сложилась очень напряженная. Но Игнатьев шел напролом. Правда, такое грязное деяние выполнять своими руками Семен Денисович не собирался. Формально взрывные работы предстояло выполнить городским властям. А с этим поначалу шло туго. Председателем уфимского горисполкома в то время трудился Николай Сарычев. Перед этим он работал в обкоме завсектором промкадров, затем со дня основания города Октябрьского 12 мая 1946 года, избран первым секретарем его горкома. Именно Сарычев заложил основы самого благоустроенного города Башкирии – «центра Второго Баку». Не случайно 3 января 1950 года он стал председателем Госплана республики. Одновременно был членом обкома партии, депутатом Верховного совета БАССР, а после возвращения в Уфу ещё и избран депутатом горсовета.
После смерти в январе 1952 года председателя Уфимского горисполкома Капустина, Николая Николаевича «перебрасывают» в столичный исполком, избрав при этом председателем бюджетной комиссии Верховного совета республики. То есть его компетенцию под сомнение никто не ставил. Причина перевода – запущенность городского хозяйства столицы республики и новый председатель энергично взялся за дело.
Имелся, правда, у Николая Николаевича «недостаток», который очень раздражал обкомовское руководство – Сарычев ни перед кем не прогибался, умел считать деньги и просчитывал последствия. В протоколах обкома и горкома партии, и даже в материалах «Советской Башкирии» видно, как на претензии партийных чиновников он всегда отвечал четким раскладом сил, средств и времени. Порой выходило язвительно, иногда с сарказмом, когда приходилось объяснять прописные истины своим недалеким оппонентам.
В общем, Игнатьев с Сарычевым не сработался и решил заменить его на более покладистого и беспринципного. При этом кандидат в «Геростраты» по понятным причинам должен быть непременно русским. И такая фигура нашлась. Звали его Илья Бабуркин.
Мы, видимо, не скоро узнаем все детали подготовки к уничтожению православной святыни. Такие вещи партийцы не афишировали, а часть документов Башкирского обкома 1955-1956 годов до сих пор находятся под грифом «секретно». Причем даже из открытых материалов изъяты целые фрагменты стенограмм и протоколов.
Никаких тайн в них давно нет, но там фигурируют сакральные для части обывателей Башкирии деятели – Зия Нуриев и Зекерия Акназаров. Первый занимал пост второго секретаря обкома КПСС и входил в его бюро, а второй был кандидатом в члены бюро и возглавлял ключевой отдел партийных, профсоюзных и комсомольских органов. О них сейчас полагается писать только хорошее или ничего не писать.
И все же из доступных документов мы установили, что смещение Николая Сарычева происходило в страшной спешке в режиме спецоперации. До 3 декабря 1955 года, когда открыла свою работу XIV Уфимская городская партконференция, на которую прибыли Семен Игнатьев, Зия Нуриев, Зекерия Акназаров и предсовмина БАССР Валей Набиуллин, Сарычев, даже не знал о своей предстоящей отставке и замене на Бабуркина. Тот не был делегатом конференции, а присутствовал в качестве приглашенного, и тем ни менее, его избирают сначала в состав горкома, а потом неожиданно для всех, членом бюро, где он занял квоту председателя горисполкома.
Поскольку Бабуркин не был делегатом городской конференции, он не мог быть избран на областную конференцию, но куда, тем ни менее, попал — снова как приглашенный! И 20 января 1956 года избирается кандидатом в члены обкома партии.
Одновременно 8 января Илья Иванович на срочно организованных довыборах стал депутатом уфимского горсовета и уже на следующий день избран председателем горисполкома.
Видимо из-за спешки в постановлениях бюро Башкирского обкома от 13 декабря 1955 года и 4 февраля 1956-го, а также Уфимского горкома от 12 января 1956 года указаны три юридически разные мотивировки освобождения Сарычева от должности – направление на учебу, «перевод на другую работу», «переход на другую работу».
Причем указание депутатам горсовета, какое им следует принять решение по кадровому вопросу 9 января 1956-го, горком принял только через три дня после уже состоявшегося голосования.
Деловые качества Бабуркина Игнатьева не интересовали. Матёрый аппаратчик планировал использовать его для выполнения разовой неприглядной задачи. Этим и объясняется феноменальный карьерный взлет рядового слушателя ВПШ при ЦК КПСС.
Любопытно, что в «Советской Башкирии» не было сообщения о смене руководителя города. О том, что у них новый градоначальник изумленные уфимцы узнали лишь 21 февраля 1956 года, когда в газете опубликовали за его подписью «Правила торговли на рынках города Уфы», а позже постановления о борьбе с ледоходом и бешенством собак.
«Не я буду, если не взорву»
Как следует из архивных документов, родился Илья Бабуркин 2 августа 1911 года в деревне Степановка, что была раньше под Уфой. В ноябре 1933 года юноша поступил на службу в Красную армию. Войну провел в запасных частях в Алкино и в Уфе в качестве командира роты, агитатора полка, ответственного секретаря партбюро, командира батальона и парторга полка. Был награжден медалью «За победу над Германией», а демобилизован 7 июля 1946 года.
Затем объявляется инструктором нефтяного отдела Башкирского обкома. Чем-то приглянулся тыловой политрук тогдашнему партбоссу Башкирии Сабиру Вагапову. Через два года он «поднимает» Бабуркина до заместителя заведующего того же отдела, а 8 января 1950 года ставит третьим секретарем уфимского горкома и членом бюро. В конце года Илья Иванович становится депутатом уфимского горсовета и входит в его исполком. Именно Вагапов был «толкачом» Бабуркина по карьерной лестнице. Впрочем, это не составило ему труда, поскольку Сабир Ахмедьянович совмещал посты первых секретарей обкома и уфимского горкома. 26 апреля 1951 года уже при новом первом секретаре горкома Хуснулле Мустафине Бабуркина избрали вторым секретарем горкома.
Однако 18 декабря 1952 года на III пленуме горкома Илья Иванович неожиданно оставляет свой пост и отбывает на учебу в ВПШ. Детали отставки нам остались неизвестны, поскольку фрагмент документов, касающийся именно этого пункта повестки дня, не попал в рассекреченную часть материалов пленума Уфимского горкома. При рассекречивании документов подобное происходит обычно, если в них отражаются какие-то «персональные» моменты.
Но в декабре 1953 года Вагапова сменяет Игнатьев и Бабуркин начал с нуля зарабатывать признание нового главы республики.
— Не я буду, если не взорву, — вспоминает слова Бабуркина Петр Ищериков в своем письме от 9 октября 1956 года, которое сейчас храниться в Национальном архиве республики.
Для того, чтобы размыть ответственность и «замарать» как можно больше людей, к постановлению совмина БАССР № 638 от 30 сентября 1954 года, утвердившего решение горсовета о сносе храма, потом подшили целый ворох бумаг с двумя десятками подписей самых разных чиновников, обосновавших необходимость его «разборки» «ввиду незначительной архитектурной ценности».
Не остался в стороне даже уполномоченный по делам РПЦ Михайлов, откровенно навравший в своем заключении, что «ходатайств со стороны верующих об открытии этой церкви не поступало с 1948 года». Неловко и стыдно становится за власти Башкирии и Уфы, когда читаешь эти циничные и насквозь лживые бумаги.
Про то, как боролись общественники Уфы за сохранение памятника, как им удавалось оттягивать уничтожение святыни и про то, как она была все же разрушена, написано не мало. На граждан взрывы произвели шокирующее впечатление, а среди авторитетных деятелей культуры СССР ширилось негодование сносом уникального храма.
«Уфа словно в осаде у гитлеровцев»
Поначалу власти делали вид, что ничего не произошло, а Илья Бабуркин 5 июня 1956 года — в день окончания взрывных работ, невозмутимо провел городской партактив, посвященный продовольственному снабжению города.
Но вскоре у Ильи Ивановича появились неожиданной проблемы. К нему возникли претензии вышестоящих органов. Дело в том, что 25-27 июня 1956 года в Москве в бюро ЦК КПСС по РСФСР с участием Никиты Хрущева состоялось совещание секретарей горкомов и председателей горисполкомов. Затем правительство России заслушало отчет Бабуркина, по результатам рассмотрения которого «Совет Министров РСФСР серьезно указал» уфимскому градоначальнику.
Последний раз Бабуркин появился «на людях» 6 июля 1956-го, когда бюро горкома рассматривало вопрос о срыве строительства канализации в Демском районе, после чего герой нашего расследования внезапно исчезает из публичного поля.
18 июля 1956 года IV пленум уфимского горкома с небывалым эмоциональным накалом рассмотрел один единственный вопрос — «О наведении санитарного порядка в городе», который совершенно не относился к компетенции партийных органов. Но ситуация с ЖКХ в Уфе уже вышла из-под контроля. Правда председатель горисполкома и член бюро горкома партии Бабуркин в работе пленума не участвовал, хотя именно с Ильи Ивановича был первый спрос за антисанитарию в столице республики.
Первый секретарь горкома Марван Янгиров категорично оценил положение: «Мы оказались в таком состоянии, когда по уши стоим в грязи» и «даже на асфальтированных улицах грязь, пыль, навозные кучи». На пленуме всерьез ставили вопрос: «Быть или не быть эпидемиологической заболеваемости» в Уфе.
Говоря о причинах подобного положения, Янгиров задал риторический вопрос: «А кто во главе города»? Рассказал, что даже мётлы для дворников достает горком партии, выполняя рутинную работу горисполкома и его служб. Впрочем, и на газетную критику об антисанитарии в городе отвечал не тот, кто должен — горисполком, а горком партии. Правда имя Бабуркина прозвучала всего раз и то вскользь – он, неожиданно и явно по указке сверху, оказался вне критики.
Так Илья Иванович провалил работу на посту председателя Уфимского горисполкома и его убрали. Город из антисанитарного прорыва выводили другие люди. Правда, задачу, порученную Игнатьевым, Бабуркин выполнил, хотя и создал социальную напряженность вокруг взрыва Смоленского собора.
Не случайно ещё 28 июня 1956 года, на другой день после завершения московского совещания и выволочки Бабуркина, совмин РСФСР принял распоряжение о передаче верующим Покровского храма в Уфе. Городу также предоставили дополнительную дотацию в размере 1090 тысяч рублей.
Вскоре состоялось объединение Уфы и Черниковска, а 27 июля 1956 года прошел объединенный пленум их горкомов и на следующий день, объединенная сессия горсоветов, где были сформированы новые структуры власти столицы республики. Илье Ивановичу должностей не нашлось. Не зря Ищериков назвал его «халифом на час». Окончательную отставку Бабуркина оформили 31 июля 1956 года, когда его уволили «в связи с переводом на другую работу». Но номенклатура «халифа» не сдала, и вскоре он, всплыл…заместителем министра культуры БАССР.
23 августа 1956 года «Литературная газета» опубликовала протест против взрыва Смоленского собора в Уфе, подписанный писателями Ильей Эринбургом, Николаем Тихоновым, Константином Фединым, академиками Игорем Грабарем, Иваном Петровским, Михаилом Тихомировым и другими.
Местные власти были обязаны ответить на критическое выступление центральной прессы. Однако Уфимский горком проигнорировал публикацию, а часть материалов Башкирского обкома того периода засекречена до сих пор.
После отставки Бабуркин исчез из публичной сферы партийно-советского актива столицы республики, но продолжил уничтожение памятников русской культуры. Так уже в сентябре 1956 года, выполняя указание русофоба Семена Игнатьева, он дал от Минкульта разрешение на снос дома выдающегося русского художника Михаила Нестерова на улице Ленина в Уфе. Да так спешил, что начал разваливать строение, ещё не выселив жильцов.
— Уфа словно в осаде у гитлеровцев, — эмоционально писал Ищериков по этому поводу.
Уполномоченный совета по делам РПЦ Михайлов в секретной записке от 23 октября 1956 года докладывал Игнатьеву, что среди жителей Уфы ходят разговоры о том, что Илья Бабуркин и его зам (речь идет о правой руке Бабуркина — Алексее Феклине, о котором мы ещё расскажем —Авт.) «были сняты с работы за перегибы связанные с разрушением Смоленского собора», а «отдельные лица из мракобествующих изуверов требовали от духовенства предания их «анафеме».
Страсти подогревались планами перестройки Рождественской церкви под кинотеатр и затяжкой передачи верующим Покровского храма. По поводу Рождественского храма православные предлагали оплатить строительство кинотеатра в любом другом месте и готовы были немедленно выложить до 5 миллионов рублей наличными – сумма равная 5% годового бюджета Уфы в то время!
— Религиозная пропаганда дает заметные результаты, — нервно писал в упомянутой бумаге Михайлов.
После Игнатьева Башкирию от православия зачищал Зия Нуриев
В середине июня 1957 года в Уфе прошли торжества по случаю 400-летия добровольного присоединения Башкирии к Русскому государству. Надежды Семена Денисовича на приезд Хрущева не сбылись. Никита Сергеевич не был простаком, чтобы попасться на уловку Игнатьева с закладкой Монумента дружбы. К тому же «всесоюзный» шум, поднятый вокруг взрыва уникального храма, первому секретарю ЦК был не к чему.
На мероприятия в Уфе прибыло несколько подчеркнуто невысоких чинов. Самый титулованный из них — кандидат в члены Президиума ЦК Николай Шверник. Был ещё глава Совмина РСФСР Михаил Яснов, давший Игнатьеву устную санкцию на взрыв Смоленского собора годом ранее.
Зато для увеселения уфимцев в дни юбилейных торжеств в местах массовых гуляний – в парках, скверах, площадях и на стадионах, дополнительно к магазинам выбросили в продажу в киосках и с лотков 50 тонн вино-водочных изделий, 150 тонн пива и 50 тонн кумыса, который местные знатоки для большего эффекта рекомендовали разбавлять водкой. Да на закуску 30 тонн селедки. Гуляй народ!
Поскольку Хрущев в Уфу не приехал, то у Игнатьева пропал всякий интерес к открытию доски на месте взорванного храма и «мероприятие» провел Марван Янгиров. Даже не ясно присутствовал ли там Семен Денисович, ушедший в тот же день — 14 июня с поста первого секретаря Башкирского обкома.
Главой областной парторганизации избрали Зию Нуриева, который продолжил рьяно «зачищать» Башкирию от православия, взорвав несколько церквей, в том числе уникальный Покровский храм в селе Гребени своего родного Бирского района и даже отвел в сторону дорогу на Янаул от этого места. За время нахождения на посту первого секретаря обкома этот «выдающийся государственный деятель», устроил самый настоящий погром русского православия в Башкирии, закрыв по данным Уфимской епархии 25 из 42 действующих храмов.
«Уфимский Герострат» Илья Бабуркин умер 4 января 1986 года. Официальных некрологов в прессе, где полагалось описывать заслуги покойного перед городом, мы не нашли. Видимо руководство Уфы, трезво оценивая начавшиеся перемены в стране, решило воздержаться от его восхваления. Не писать же, в самом деле, о взрыве уникального храма, уничтожении дома Нестерова или антисанитарии в городе в далеком 1956-м. И только через месяц- 3 февраля 1986 года «Вечерняя Уфа» опубликовала небольшое стандартное сообщение о том, что Кировский райком КПСС и партком ПТЖХ Кировского райисполкома «глубоко скорбят по поводу смерти члена КПСС с 1939 года Бабуркина Ильи Ивановича».
Александр КОСТИЦЫН
Мне 81 лет . Жил в Уфе с детства. Александру КОСТИЦЫНА написано хорошим языком. Мне понравилось
«Не я буду, если не взорву». Спасибо.