Великая Отечественная война – это не только сражения и походы, но и череда самых разных, но характерных фактов, из которых складывалась мозаика сурового времени. С сентября 1941-го мой дедушка Петр Костицын учился в Челябинской военно-авиационной школе авиамехаников, где ему посчастливилось познакомиться с одним из выдающихся военачальников великой войны Климентом Ворошиловым, а потом довелось встретиться с песенной легендой Клавдией Шульженко. Петра Костицына уже нет в живых, но память о тех событиях живет.
«А может ты не просто вор, а германский агент-вредитель»?
Учеба в авиационной школе проходила очень напряженно. В шесть часов – подъем и только в 12 ночи – отбой. Не все выдерживали, хотя отбор по состоянию здоровья был жесточайший: медкомиссию прошел только каждый шестой кандидат. Один курсант в роте даже сошел с ума, лишившись сна.
После каких-то занятий во второй половине ноября 1941-го перед обедом шли взводом к школе. У КПП, вдруг, столкнулись нос к носу с самим Климентом Ворошиловым, Маршалом Советского Союза. Глазам своим не поверили!
Но «взводный» не стушевался и, отдав нужные команды курсантом, молодцевато подошел и доложил то, что полагается в таких случаях. Потом дружно и громко, как положено по уставу, поздоровались.
— Одеты и обуты вы справно, вижу, что не голодаете и службу знаете, — остался доволен Климент Ефремович, который в то время был представителем ставки по формированиям и неожиданно приехал в Челябинск.
Скомандовал «Вольно!» и стал расспрашивать окруживших его курсантов: кто, откуда, как настроение, как кормят, не забывают ли писать родным, какую технику изучают в школе, не боятся ли молодые люди прыгать с парашютом, что было предусмотрено программой.
— Поначалу растерялись, ведь Ворошилова до этого мы только в газетах и на кадрах кинохроники видели, — вспоминал дедушка. – Второй человек до войны в государстве был после Сталина! Но потом справились со своими чувствами, и завязался теплый непринужденный разговор. Климент Ефремович умел располагать к себе людей. Но без панибратства. Да мы и так всё понимали.
Маршалу особенно понравилось, что в школе изучают не старый бомбардировщик СБ, а новый пикеровщик Пе-2, а теория дается в тесной связи с практикой: «Грамотного специалиста победить нельзя!».
А когда услышал, что руководство школы регулярно умудряется водить своих подопечных в театры, в том числе на постановки малого театра, который осенью 1941-го эвакуировали в Челябинск, заулыбался: «Вы должны использовать эту возможность для повышения своего культурного уровня».
Между тем, многие курсанты только в авиашколе первый раз в жизни увидели белые простыни на кроватях, накрахмаленные скатерти и вилки с ножами на обеденных столах. Кофе, шоколад и какао вообще мало кто пробовал до войны, а многие и не подозревали о существовании продуктов, которыми начальник школы каким-то образом, видимо из старых запасов, иногда умудрялся баловать своих подопечных.
— Во время театральных постановок некоторые особо впечатлительные курсанты слишком буквально реагировали на то, что происходило на сцене, — смеялся дед. – Ещё бы, знаменитые актеры старой русской театральной школы играли тогда в Челябинске. А, вот, оперу и балет приняли не все…
— В школе у тебя порядок, ребята уже рассказали, мне здесь делать нечего, тем более выпуск нескоро и время терять не буду, но отмечу в приказе, молодец! — ответил довольный маршал запыхавшемуся начальнику школы, который, узнав о таком визитере, со всех ног примчался к воротам части. – Пойду к вашим соседям-лыжникам.
А там лицо маршала помрачнело. Учебная пехотная часть располагалась по соседству за забором. Туда зачислили в тех, кто по состоянию здоровья или уровню образования не прошел летом 1941-го в школу авиамехаников. В «учебке» готовили лыжников. Пока не было снега, стелили солому и по ней учились ходить на лыжах.
Начальство там было вороватое и будущие лыжники голодали. Курсанты авиашколы, нередко передавали через дыры в заборе хлеб, кашу и сахар. Увидев худущих парней в залатанной линялой форме, Климент Ефремович рассвирепел.
— Не обращая внимания на начальника пехотной школы, маршал сразу направился в пищеблок и как, рассказали нам ребята-лыжники, запнулся в кухне о вещмешок с ворованным маслом и сахаром, приготовленным к выносу, — вспоминал подробности дедушка. – Потом, глядя в упор, спросил у побелевшего начальника столовой: «А может ты не просто вор, а германский агент-вредитель»?
После некоторой паузы добавил: «Врезать бы тебе, да устав не позволяет».
Все кашевары и тыловики пехотной части были немедленно отстранены Ворошиловым от должностей и ими занялись военные прокуроры. Проверка началась также в отношении командира и комиссара. В квартирах расхитителей проведены обыски и найдены ворованные продукты, комплекты новой формы и сапог.
К вечеру уже другие повара начали полноценно и усиленно кормить курсантов, которых к тому же успели переобмундировать. Правда, уже через три дня состоялся выпуск лыжных батальонов и на митинге в честь этого события выступил сам Клемент Ефремович.
— Никто не защитит нашу Родину кроме нас самих, — донеслись до курсантов авиашколы, облепивших забор, слова маршала. – А пойманное у вас жульё ответит по заслугам.
Лыжники отправились под Москву и после недели ожесточенных боев во время декабрьского контрнаступления Красной армии в 1941-м году, их батальоны потеряли больше половины своего состава. Погибло тогда и несколько родственников-односельчан деда. В живых остался израненный двоюродный брат Михаил, который после войны благодаря тому, что был награжден медалью «За оборону Москвы» переехал в столицу из разоренной войной деревни Андреевки, что была в Мишкинском районе Башкирии, и получил в Москве постоянную прописку.
«Ребята, давай спляшем!»
Дедушка, за день до своей кончины, пришел к нам посмотреть фильм «В бой идут одни старики», потому как у него, вдруг, сломался телевизор. Обратил внимание, что в популярной картине выпускники летного училища прибыли в часть с кожаными чемоданами.
— Фанерные чемоданы продавались в то время в «Военторге», а закрывались они в дороге на маленькие висячие замки, — пояснил дед. — Только в самом конце 1940-х дерево стало вытесняться кожей. До этого и майоры с «фанерой» нередко путешествовали, а выпускники училищ – с солдатскими вещмешками.
После окончания учебы в 1942-м выпускники авиационной школы рассчитывали, что их направят на фронт, но нечего не объясняя, командование повернуло эшелоны на восток. Поначалу шли разговоры, что возможно путь лежит в Иркутск или Улан-Удэ, где находились авиазаводы, выпускавшие Пе-2 и его комплектующие, но, когда миновали и эти города поняли, что служить будут на Дальнем Востоке. Попытки писать рапорта жестко пресекались особым отделом и командованием: «А кто будет защищать восточные рубежи нашей Родины?»
Встретившие состав политработники пояснили: «Здесь будет не легче, чем на фронте». Так оно и вышло. Напряженный график, когда самолеты части постоянно перебрасывались на огромной территории от Владивостока до Байкала, чтобы ввести в заблуждение японцев относительно количества советских самолетов на Дальнем Востоке. Регулярные полеты над территорией марионеточного государства Манчжоу Го с целью разведки и фотографирования японских укреплений.
Сложностей хватало сполна. Так, например, антифриза, положенного двигателям М-105, которые выпускались в Уфе на нынешнем УМПО, за всю войну не видели не разу, хотя о его существовании знали и свойства этой жидкости подробно изучали в авиашколе. Практика оказалась суровей теории. Водой охлаждали во время войны советские авиадвигатели. Когда температура опускалась ниже нуля, и полеты не планировались, её сливали.
Зимой во время боевого дежурства моторы каждые два часа прогревали, а потом укутывали их в толстые чехлы на шерстяном ватине. В них же заворачивались сами и спали вместе с летчиками и штурманами в любые морозы прямо в снегу под самолетом, чтобы не терять время в случае боевой тревоги. Постоянные простуды и обморожения личного состава в таких условиях были неизбежны. Людей на аэродроме остро не хватало.
Скудное питание, хотя жена командира полка строго следила за тем, чтобы продукты из столовой не уходили «налево».
Из-за непогоды зимой на аэродромы часто не могли подвезти продукты.
— Поэтому многие, как и я заработали во время войны гастрит и прочие желудочные заболевания, — констатировал бывший авиамеханик.
Как-то две недели из-за пурги совсем прервалась связь с внешним миром. Для столовой настреляли сов в окрестной тайге. Жирных и… сладких. У многих расстроился желудок. Хорошо, что полетов не было из-за нелетной погоды.
В начале зимы 1944-го, когда выпал первый снег, возвращаясь с задания, увидели в километрах двадцати от аэродрома стадо диких коз. Ну и пошли на бреющем, «поливая» из пулеметов склон распадка. Потом специально выделенная группа солдат доставила в аэродромную столовую восемь туш животных.
Советское государство напрягало все силы, чтобы обеспечить в первую очередь действующую армию. Войскам на Дальнем Востоке продуктов доставалось гораздо меньше, хотя летный состав все же старались кормить достойно. Иначе они просто не могли справляться с перегрузками. Умом пилоты и штурманы это понимали, но всё равно чувствовали неловко. У остальных часто появлялись различные заболевания из-за недоедания и авитаминоза. Весной 1943-го из-за нехватки витамина А многие в полку, в том числе и дед, переболели «куриной слепотой».
Спасала дальневосточников только молодость и довоенная закалка.
Высокооктанового 95-го бензина для двигателей М-105 поначалу не было и поэтому до 1943-го года в «горючку» добавляли специальную добавку.
— Ох, и намучались мы тогда с этой Р-9, содержавшей тетраэтилсвинец! — вспоминал ветеран. — Мало того, что из-за неё прогорали клапана и образовывался нагар, а свечей хватало часов на 15, так это была сущая отрава. Работали с Р-9 только в противогазах и резиновых перчатках. Тех, кто не соблюдал технику безопасности, «особисты» могли посчитать «самострельщиками» и отдать под трибунал.
Потом на НПЗ в отечественный бензин стали добавлять американский изооктан и стало полегче, а ближе к концу войны пошло советское горючее без всяких примесей.
Техники для очистки аэродромов от снега тоже остро не доставало. Выручали сетки типа «рабицы», которые стелили на утоптанный снег.
В 1943 году при посадке у самолета взорвалось колесо, хотя пилот сделал буквально невозможное и сумел посадить машину с минимальным для неё ущербом.
— Сразу легло подозрение на механика – недосмотрел, — вспоминал неприятный эпизод дед. – За такое грозил трибунал. Немедленно изъяли документацию, началась проверка. Начальство сгоряча пообещало сорвать погоны, если что…
Но дотошные «особисты» уже через полчаса нашли в начале взлетно-посадочной полосы несколько незаметных железных штырей, воткнутых в землю и следы, которые вели в соседнюю деревню. Усилили охрану аэродрома, а из села выселили всех подозрительных. Граница была рядом, и недобитые в гражданскую белогвардейцы или как их нередко назвали тогда «бывшие русские», ставшие японскими диверсантами, изредка просачивались из-за кордона.
— В нашем 59-м бомбардировочном полку личный состав был интернациональный, как и весь Советский Союз, — констатировал ветеран. – Кого только не было. Начальником технической службы был поляк Пильчевский. Русские, украинцы, евреи, мои дорогие земляки-татары из Башкирии. А Мишка — цыган, любимец эскадрильи, радист в любой мороз мог сыграть на гитаре, поднимая нас из сугроба: «Ребята, давай спляшем!»
Постепенно строили землянки для личного состава на полевых аэродромах и как-то обустраивали свой быт.
Климат и природа Приморья совсем не похожи на наши. Муссоны, ливневые паводки, при которых поймы рек разливались на несколько километров, сильнейшие снегопады. Деревья, обвитые лианами, дикий виноград и, в тоже время, растения, живущие на севере. Шакалы, которые издавали звуки плачущего ребенка. Много змей, правда, в основном, безвредных. Полозы, так те, нередко, и в землянки заползали, как к себе домой, особенно когда там никого не было. Людей они не боялись совершенно, но и жители их не трогали.
Местные говорили, что плохая примета — убить безвредную тварь, а кто-то из них специально держал полозов в сараях и банях вместо кошек, да ещё прикармливал.
В части некоторые смельчаки брали их в руки и пугали «змейками» особо впечатлительных из числа вновь прибывших военнослужащих.
— Я первый раз столкнулся с этими пресмыкающимися осенью 1942 году, когда, войдя в землянку после дежурства, почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд, — вспоминал дед. – Потом, оглянувшись, заметил полоза, который с полки внимательно следил за моими перемещениями. Ватником аккуратно обернул змею и вынес в тайгу.
Самолеты тоже обязательно проверяли – не заполз ли кто. В местную примету верили, а авиаторы всегда были народом суеверным, хоть почти поголовно состояли в партии и комсомоле.
Поскольку жили в землянках, то личный состав мучили вши и блохи, белье от которых дезинфицировали обмакиванием в керосин.
Делали «прожарки» из бочек, обрабатывали белье паром, жгли серу в землянках. И любимые разговоры были тоже о настоящих деревенских банях, потому, как вместо них использовались палатки или землянки.
В полку были девушки. Иногда завязывались отношения, но никакой «грязи» не было и в помине. Никто бы этого не понял. Командир полка, в соответствии с советскими законами, имел право регистрировать браки. Игрались скромные, но веселые свадьбы с патефоном, ведром вареной картошки и самогонкой, выменянной на сахар у местных жителей, к которой медики великодушно добавляли немного спирта. «Наркомовские» 100 грамм появились только в августе 1945-го. Иногда музыкантом на тех свадьбах был Мишка, «цыганочка» которого могла поднять на ноги любого. Гитару он привез с «гражданки» и с ней же уехал в марте 1947-го куда-то юг России. Из переписки дед знал, что и через 30 лет все военные семьи полка сохранились и жили счастливо.
Клавдия Шульженко потребовала «молодого и красивого сопровождающего»
В августе 1945-го довелось столкнуться с тогдашней звездой советской эстрады Клавдией Шульженко, когда на аэродром, где базировалась часть, сел Ли-2 из которого вышла певица с музыкантами, лоснящиеся и высокомерные физиономии которых произвели на авиаторов неприятное впечатление. Буквально через час тот же «борт» улетел с теми же пассажирами и раздраженной певицей.
Потом узнали, что «примадонна» бесцеремонно потребовала от командующего 9-й воздушной армии генерал-полковника Ивана Соколова «молодого и красивого сопровождающего», да вдобавок вознамерилась получить, помимо официального гонорара, деньги ещё и со зрителей своего концерта. От пяти рублей с рядового и далее в геометрической прогрессии в зависимости от звания. Плюс непременный банкет с деликатесами в честь «звезды».
Командарм в ответ, вспылив, распорядился «немедленно отправить эту барыню туда, откуда она прилетела».
Так сорвалась «шабашка» Клавдии Ивановны, замашки которой в РККА были хорошо известны. Но на Дальнем Востоке она превзошла саму себя. Впрочем, как потом выяснилось, генерал Соколов хорошо знал Шульженко и её «запросы», поскольку до 1942-го командовал ВВС Карельского фронта, а затем до лета 1945-го 7-й воздушной армией.
Вообще-то артисты в частях Красной армии бывали регулярно. Более 40 тысяч их несли в те грозные военные годы прекрасное и высокое искусство в войска. Но так вышло, что после войны на слуху остались в основном те, кто был из них самыми напористыми как Клавдия Ивановна. На передовой певицу видели не часто, а свои концерты, как рассказывал прибывший с запада личный состав, «барыня» любила проводить больше для начальства подальше от первой линии.
Дедушка до самой смерти, увидев выступление певицы по телевидению, сразу переключал канал.
Интересно, что в официальной биографии Шульженко нет эпизода о той неудачной в коммерческом отношении поездки на Дальний Восток в августе 1945 года. Смутно говорится о каких-то гастролях в Поволжье.
«У японцев шансов не было…»
В мае 1945-го году стали возвращаться в прежние места дислокации войска, переброшенные на фронт в 1941-1942 годах с Дальнего Востока.
— Встречали их торжественно с митингами, цветами и оркестрами, тем более, что у многих фронтовиков здесь оставались семьи, — вспоминал дед.- Но мы-то понимали, что скоро и у нас начнутся боевые действия, потому, как по ночам без лишнего шума выгружались в Приморье и другие части.
Тесно стало и на аэродромах. Поначалу прибывший с запада летный и технический состав свысока смотрел на дальневосточников, но очень скоро убедился, что летают те нисколько ни хуже «вновь прибывших», а их самолеты и аэродромное оборудование находятся в отличном состоянии. Район предстоящих боевых действий и погодные условия знают отлично. А это — половина дела!
— Так и сошлись, — делился ветеран. – Рассказали они нам, что у немцев технического персонала на аэродромах было в несколько раза больше, чем в ВВС Красной армии, а это позволяло врагу очень быстро готовить технику к полетам.
У нас же нередко летчики вместе со штурманами в поте лица помогали «технарям», чтобы те успевали, а это было очень нежелательно, поскольку вспотевший человек мог в полете простыть, что и происходило регулярно. И, что всякой вспомогательной техники на аэродромах у фашистов было полным-полно, вплоть до асфальтовых катков, которыми те взлетные полосы и рулежные дорожки утрамбовывали. Двигатели бомбардировщиков, как, например, наш ТБ-3 лошадьми(!) немцы никогда не запускали.
Формально на подготовку к боевым действиям против Японии отвели три месяца, но авиация готова была давно. Хорошо изученная местность, опытные и слетанные экипажи, работающие как часы аэродромные службы.
В августе начинался сезон дождей. Если бы войну начали позднее, то были бы значительные потери. Очень опасались этой временной затяжки «коренные» дальневосточники.
Запомнилось ветерану сражение за Муданьцзянский укрепрайон, где японцы, опираясь на бетонные казематы и пещерные доты, оказали ожесточенное сопротивление нашим войскам и даже пытались контратаковать. Тогда на помощь сухопутным частям были брошены главные силы 9-й воздушной армии.
— Бомбардировщики на штурмовку повел командир нашего 59-го бомбардировочного полка подполковник Петр Плотников, — вспоминал дед. — Смелый, но в тоже время, очень грамотный и умелый пилот. Из-за плотной и низкой облачности до цели мы шли почти над землей – метров 40-50, а иной раз и ниже. Рискованно, но только так можно было сохранить строй и не потеряться в тучах. Шутка ли, весь полк — два с лишним десятка самолетов шло на задание. И мы свалились на японцев, как снег не голову.
Завершал налеты самолет, который фотографировал результаты «работы» полка. После его возвращения пленку немедленно проявили, а фотографии тут же анализировали в штабе, выбирая новую цель.
Три дня часть штурмовала укрепления в Муданьцзяне, где дед совершил шесть боевых вылетов. Потом за эти бои ему и его товарищам вручили грамоты с благодарностью Верховного главнокомандующего Иосифа Сталина, чем он гордился всю жизнь.
Операция на Дальнем Востоке развивалась стремительно. Также стремительно полк менял и свою дислокацию: Приморье, Манчжурия, Корея и снова Приморье.
— Китайцы и корейцы жили в страшной нищете, но отношение людей к советским военнослужащим было исключительно теплым, — вспоминал ветеран. – А монголы, так те ещё до войны целыми стойбищами к нашим врачам приходили. Доверие их было безграничным и каким-то наивно-детским. Ещё бы — целый народ Советский Союз вытащил из средневекового мракобесия, и они это ценили.
Из двух старших братьев деда, ушедших защищать страну, вернулся один – Григорий. Второй – Николай, сапер, сержант, командир отделения, выживший в финскую, погиб в 8 марта 1942-м от пули снайпера под Харьковым и похоронен в братской могиле у Барвенково, что на Украине. Сейчас туда ходу нет…
Друзья разыграли…
После войны полк дислоцировался в Приморье и там весной 1946-го Пётр Александрович и ещё десятка два военнослужащих в течение нескольких дней одновременно, вдруг, заболели малярией с температурой под 40 и сильнейшей лихорадкой. Сразу приехал из дивизии прокурор с комиссией… Чрезвычайное происшествие, как ни крути!
Небольшое болото, расположенное по близости, оказалось зараженным малярийными комарами. Передислоцировались на этот аэродром осенью 1945-го, когда сезон кусачих насекомых уже прошел. Раньше малярийных комаров там не было: эпидемиологическая разведка была проведена, как положено.
Заболевших срочно отправили в госпиталь, а в водоем по указанию медиков тут же вылили бочку бензина. Тогда это был самый быстрый и радикальный способ уничтожения очага подобной инфекции. Вечером командир полка распорядился на всякий случай вылить ещё пару бочек «горючки», что было совершенно излишним, а вскоре, прокопав канаву, болото осушили, решив проблему в принципе.
Молодость победила болезнь. Сразу по возвращению в часть в конце мая командир полка вручил медаль «За победу над Японией», хотя в удостоверении к награде стоит дата 23 апреля 1946 года.
А перед этим друзья, которые забирали Петра из госпиталя, настояли прямо там надеть новую парадную форму, мерки для которой сняли перед самой болезнью.
— Я ещё недоумевал, почему они привезли «парадку», а не повседневное обмундирование, — смеялся дед. — Разыграли ребята по всем статьям. Долго потом мы смеялись.
Так дед, стриженный «под ноль», а в то время подобных больных в госпиталях именно так «обрабатывали», хотя малярия не заразное заболевание, но зато в новом парадном мундире и, с только что врученной медалью, сфотографировался со своими друзьями. К сожалению, ни имен, ни фамилий и ни адресов мы не знаем. Не расспросили. Теперь жалеем…
В конце 1940-х – начале 1950-х Петр Александрович служил в Бирске в воинской части-автороте, а после её расформирования в местном военкомате.
— Молодежь тогда буквально рвалась служить в армию, «штурмуя» военкоматы — вспоминал дед. – После войны, особенно на селе, люди в Башкирии жили очень бедно.
Но не одна война была в этом виновата. Первый секретарь Башкирского обкома ВКП (б) Семен Игнатьев выжал во время своего трехлетнего правления из республики все соки, поставив сельское население на грань голодной смерти.
В дырявых телогрейках на голое тело и рваных галошах на босую ногу приходили деревенские призывники в башкирские военкоматы. Другой одежды у молодых людей не было. Но они знали, что их оденут, обуют и дадут профессию в Советской армии.
— Сколько толковых пацанов я отправил в военные училища и не вспомню, — гордился дед. – «Рисовал» некоторым справки, что не пять, шесть классов они закончили, а семь или даже восемь. И никто из них меня не подвел. Все стали кадровыми офицерам, а двое потом учились в академиях. Писали мне письма даже через много лет – отчитывались!
…Удивительно, но в июле 1983 года на свадьбе моих будущих родителей в Астрахани дед встретил своего однополчанина –уроженца Ровенской области Украины Степана Ильчука, который во время войны служил ГСМщиком в части. Мир и действительно, такой тесный. Бесконечные разговоры, воспоминания, но гости на свадьбе отнеслись к этому с пониманием. Степан Григорьевич, оказывается, и после войны остался в авиации и трудился в 1980-х на складе ГСМ местного аэропорта.
Евгений КОСТИЦЫН