И процессы в вузе протекали разные и противоречивые: от самовольной цензуры и самодурства некоторых персон в годы «застоя» до перестроечных глупостей в конце 1980-х. Но, как здоровый организм, наш вуз умел избавляться от этого негатива. Правда и позитивного было несравненно больше. Вот только несколько историй, участником которых, я оказался.
Запретный учебник
Марксистко-ленинскую философию на втором курсе у нас читал старший преподаватель Щукин. Хорошо поставленная речь, умение увлечь аудиторию – в этом отказать ему было нельзя. Но гуманитарные предметы отличались тем, что на одних конспектах лекций к экзаменам не подготовишься, поскольку они охватывали от силы 25-30 процентов материала.
Требовался хороший учебник. А с этим возникла проблема.
Дело в том, что Минвуз рекомендовал в качестве основного источника знаний по философии учебное пособие для Высшей партийной школы при ЦК КПСС и ещё несколько подобных ему изданий.
Но, похоже, никто из чиновников от образования даже не подумал, что пособие для ВПШ, написано таким тяжелым и казенным языком, что читать его было почти невозможно. К тому же там напрочь отсутствовали примеры, способствовавшие усвоению материала.
Когда в перестройку заговорили про «застой», то у меня в сознании первым делом всплыла эта замшелая книга.
Конечно, официально никто не запрещал пользоваться другой литературой. Но кафедра философии бдительно следила за тем, чтобы студенты придерживались непременно этого издания.
А преподаватель Щукин так тот вообще в категорической форме предупредил на первой лекции: «У кого увижу красную книжечку, где излагается вульгарная версия марксистко-ленинской философии, на экзамен лучше не приходите».
…Наступила зимняя сессия. Промучившись первый день с учебным пособием для Высшей партшколы, на следующее утро я направился в центр города в книжные магазины в поисках хоть чего-нибудь усваиваемого по философии.
Но в магазине «Знание» стояло злосчастное пособие и пара таких же занудных книг. В «Академкниге» на улице Коммунистической тоже не оказалось ничего подходящего.
На всякий случай заглянул в «Пропагандист», что располагался на углу Коммунистической и улицы Ленина. Сейчас там МВД по РБ.
Едва сделав шаг в торговый зал, замер, увидев на полке заветную красную книжечку. Понял это по цвету и обнадеживающему названию: «Основы философских знаний». Автор В.Г.Афанасьев. Быстро пролистав и купив её, счастливый направился к трамвайному кольцу у Детского мира, там, где сейчас остановка «Гостиный Двор».
Трамваи по улице Ленина ходили вплоть до июля 1979 года, пока их не убрали по указанию первого секретаря обкома Мидхата Шакирова, поскольку они мешали проезду его персональной «Волги».
…И тут мне навстречу попался озабоченный одногруппник Геннадий Ефимов.
— Ту куда?
— Ищу что-нибудь по философии. Это пособие для ВПШ читать невозможно!
Я показал ему свое приобретение.
— Ну и как?
— Всё разложено по полочкам, кратко и доходчиво.
— Где купил!?
— В «Пропагандисте».
И Генка, не прощаясь, резко с места рванул в сторону Коммунистической улицы. А бегал бывший пограничник очень быстро. К тому же допекло…
Экзамены мы с Геннадием сдали на пятерки. Но в группе была пара двоек и много троек. Это считалось плохим результатом для гуманитарного предмета. Такой оказалась изнанка пособия для ВПШ.
Зато, глядя на нас с Геной, у многих студентов вскоре подпольно тоже появилась «вульгарная» красная книжица. А у кого-то на потоке я видел даже «Краткий курс истории ВКП (б)». Оказывается, книга Афанасьева стала дефицитом, а в «Кратком курсе» был неплохой раздел, посвященный марксистко-ленинской философии, написанный самим вождем народов. Студенты народ находчивый. Щукин ничего не заметил. Летнюю сессию наша группа сдала гораздо лучше и без двоек.
А почему нам навязали «нечитаемую» книгу я узнал через полгода.
В ноябре 1978-го УАИ посетил секретарь обкома по идеологии Тагир Ахунзянов и заведующий кафедрой философии Спартак Елисеев в актовом зале 8 корпуса гордо отчитался перед главным идеологом республики, что студенты УАИ «учатся по учебным пособиям ВПШ при ЦК КПСС», заслужив похвалу партбосса.
Книга Афанасьева пригодилась мне ещё раз через несколько лет, когда я готовился к кандидатскому экзамену по философии. Ничего неприличного или вульгарного в ней, разумеется, не было и она представляла собой, скорее, конспект лекций по философии, написанный четким, и главное, понятным языком, с многочисленными примерами, заменяя «фундаментальное» издание для Высшей партшколы и демонстрируя его практическую ущербность.
Но уж очень хотелось руководству кафедры философии УАИ красиво выглядеть в глазах обкомовского начальства.
А ещё во время моей учебы книгу, «предназначенную для слушателей школ основ марксизма-ленинизма» закупила институтская библиотека. Оказывается, две группы вечерников в полном составе – более сорока человек, пришли в партком института и потребовали отменить «цензуру» на кафедре философии.
Дело в том, что на вечернем отделении УАИ учились люди взрослые и самостоятельные, много членов КПСС. Не редкостью там были и начальники, не успевшие получить в свое время высшее образование. Постоять за себя они могли и задать нелицеприятные вопросы тоже.
И секретарь парткома УАИ Салават Тагирович Кусимов встал на сторону студентов и здравого смысла. Жизнь, в очередной раз, оказалась мудрей всяких догм и запретов.
«В ногу с перестройкой»
Весной 1989 года я оказался на заседании диссертационного совета института в актовом зале первого корпуса. Перед защитой кандидатской приятелем, который меня и пригласил, совет рассмотрел вопрос «О демократизации процедуры защиты кандидатских диссертаций в УАИ».
Сначала обсуждали какие-то мелкие текущие моменты, а потом профессор Илларион Мартемьянович Хомяков встал, откашлялся и, вдруг, предложил: «Пусть соискатели готовят свои плакаты не на ватмане как сейчас, а на обратной стороне миллиметровой бумаги. Так будет проще и демократичней. И наш совет будет идти в ногу с перестройкой».
На том и порешили…
А у меня на носу была предзащита и пять плакатов из пятнадцати уже были изготовлены на ватмане. Пришлось художника срочно переориентировать оставшиеся листы на миллиметровку.
Но через день мне позвонила его супруга и расстроенно сообщила: «У Николая Федоровича вчера был сердечный приступ. Сильно переживал, поскольку на миллиметровке плакаты получаются намного хуже, а главное, ошибки исправить нельзя».
Оказывается, на толстом ватмане художники лезвием для безопасной бритвы ловко срезали верхний тонкий слой бумаги на испорченном месте и сверху наносили новый текст, а на миллиметровке этот прием не удавался. Приходилось лепить сверху заплатки, что придавало плакату неприглядный внешний вид. Вот и переживал художник, да так, что пришлось близким вызывать «скорую помощь» и откачивать пенсионера.
Но делать нечего: демократизацию нужно продвигать.
Не без труда я нашел художника, который смог изготовить плакаты без заплат и обошлось мне это раза в полтора дороже. Вместо запланированных ранее двухсот, я уплатил почти триста полновесных советских рублей. А это было весьма накладно. С такими же проблемами столкнулись и другие соискатели ученой степени. Аспиранты мрачно шутили, что, видимо, в этом и заключалась «перестройка» науки в высшей школе.
Правда несуразность решения совета стала вскоре очевидна всем, и проректор по науке Барый Галеевич Ильясов, интеллигентный и мягкий человек, не выдержал, вспылил и запретил диссертационному совету вмешиваться в то, на какой бумаге готовились плакаты для защиты.
Правильное решение, пусть и не в ногу с перестройкой.
«Я плохому не научу»
Евгений Маркович Сандомирский прочитал у нас всего две лекции по курсу «Организация и планирование производства», когда на пятом курсе подменял заболевшего преподавателя. Но запомнился своей увлеченностью, не стандартным подходом и яркими запоминающимися примерами.
Прошло около двадцати лет, и я вновь встретился с Евгением Марковичем в конце 1990-х на годовом собрании акционеров одного из уфимских предприятий. Оказывается, доцент Сандомирский из профессионального интереса купил понемногу акций двух десятков акционерных обществ, ходил на их собрания, анализировал финансовую отчетность организаций и творчески использовал это в своей преподавательской и научной работе.
Собрание монотонно шло своим чередом, пока дело не дошло до выступления акционеров. Евгений Маркович взял слово и с трибуны начал анализировать все формы баланса предприятия. И нашел там серьезный изъян.
Финансовый директор АО пытался перебить выступавшего, однако Сандомирский корректно, но жестко парировал: «Вы у меня учились, молодой человек. Поэтому, сядьте и послушайте своего учителя. Я плохому не научу».
Пытался что-то сказать генеральный директор общества, но в зале поднялся гул: «Не мешайте профессору»!
Представитель Госкомсобственности, присутствовавший на собрании, оказывается, тоже был бывшим студентом Евгения Марковича и, поэтому, сидел молча.
В своем выступлении Сандомирский обратил внимание на «не стыкуемые» цифры в отчетности. Объяснил всё просто и доступно, заключив в конце: «Руководству общества нужно кадрово укрепить бухгалтерию и поменять аудитора, иначе скоро вы проблем не оберетесь от налоговой. А от этого пострадают предприятие и акционеры».
После этих слов нервно вскочила главбух, пытаясь что-то возразить. Но доцент, не обращая на неё внимание, под бурные аплодисменты сошел с трибуны.
А генеральному директору осталось только поблагодарить Евгения Марковича за неравнодушие и профессионализм.
«Поздно родился»
Валерий Сергеевич Кокшаров трудился на кафедре «Промышленная электроника» с момента окончания УАИ в 1969 году.
Несколько десятков лет у него не получалось защитить кандидатскую диссертацию. Видимо, не хватало знаний, кругозора и способностей к научной работе. Хотя зав. кафедрой ПЭ Юрий Матвеевич Гусев всегда пытался ему помочь.
Во время очередной попытки предзащиты на кафедре ПЭ в 1983 году один из её научных сотрудников задал безобидный вопрос о надежности предлагаемой Кокшаровым силовой электронной схемы, в которой тот вместо одного тиристора предложил использовать десяток транзисторов, подключенных параллельно. Диссертант впал в ступор и замолк, а его работу снова отложили.
А вот к студентам Валерий Сергеевич относился очень жестко. Тем, кого он невзлюбил или «слишком умным», становилось плохо. Регулярно доводил неугодных до отчисления.
Но в том же в 1983-м неожиданно для всех Кокшарова назначили проректором по режиму. Кто уж посоветовал нашему ректору поставить его на такую ответственную должность, осталось загадкой. Дело в том, что этот пост до него занимали выходцы из «компетентных органов», умевшие профессионально и грамотно расставлять приоритеты в своей работе.
И новый проректор «оторвался» по полной.
Чуть ли не каждый день Валерий Сергеевич бегал с комсомольским отрядом по институту. Стоял с дружинниками у дверей первого корпуса, лично проверяя документы у входящих и упивался властью. Все комплексы человека вылезли наружу.
Сотрудников наказывали за 5-и минутное опоздание. С преподавателями, правда, это не проходило. Но если попадался просроченный пропуск у доцента или профессора – выговор по институту!
Так он поступил, например, с уважаемой Ритой Михайловной Рудаковой, которая не только учила студентов, но и не считаясь со временем, вела напряженную научную и хоздоговорную работу, зарабатывая для вуза не малые деньги. Ну забыл человек продлить пропуск…
Доценту Рогинской, уникальному специалисту и ученому, которую знала вся страна, повезло больше. Срок её пропуска истекал через пару дней. Но Валерий Сергеевич отчитал не молодую женщину, унизив перед студентами в фойе первого корпуса.
— Поздно он родился, — прокомментировала свое «задержание» мудрая Любовь Эммануиловна. – Ему бы появится на свет лет на двадцать раньше, как раз бы успел к 1937 году.
Меня «повязали», когда я, сокращая расстояние, из четвертого корпуса пришел через двор в первый на ВЦ с колодой перфокарт. Минут двадцать дружинники выясняли, звонили: действительно ли я уже пришел на работу, и моя ли подпись стоит в журнале на кафедре.
А что устраивал Валерий Сергеевич в студгородке УАИ! Врывался в комнаты, ища посторонних лиц, принюхивался к студентам в коридоре. Один из эпизодов закончился дракой, после которой комсомольца его отряда осудили к реальному лишению свободы.
Как рассказывал мне потом Николай Сергеевич Буткин, ректор Р.Р.Мавлютов не раз беседовал с Кокшаровым, пытаясь вразумить его. Тщетно.
Терпение Рыфата Рахматулловича лопнула и Кокшарова сняли с должности, отправив вновь старшим преподавателем на кафедру ПЭ. Наш ректор не считал зазорным признавать свои ошибки.
Косвенно «отлетело» от бывшего проректора и мне. Во время выполнения хоздоговорной работы, проводимой в 1980-е нашей кафедрой и кафедрой ПЭ, один из разделов поручили выполнить Валерию Сергеевичу. Так Ю.М.Гусев в очередной раз пытался помочь тому с диссертацией. Но экс-проректор вновь стал проталкивать свою тупиковую идею с транзисторами. Заказчик принял работу, но именно «кокшаровский» раздел его не устроил.
А когда мы ещё готовили отчет по работе, я выразил недоумение, почему привлекли откровенно слабого человека, а не доцента Аитова. Дело в том, что на кафедре ПЭ имелся специалист по преобразовательной технике очень высокой квалификации — Иршат Лутфуллович Аитов. Классик в СССР в этой области. Я учился по его книгам.
Каким-то образом узнал о моем мнении Кокшаров и припомнил через …четверть века.
Но не мне, а моему сыну, который учился на ПЭ. Воспроизвел дословно мои слова, сказанные в 1984-м, и попытался подвести под отчисление. Не сумел.
А свою диссертацию Кокшаров «домучал» толи в конце 1990-х, толи уже в 2000-е.
Александр КОСТИЦЫН, выпускник УАИ 1981 года