«От сессии до сессии живут студенты весело» поётся в известной студенческой песенке. И, действительно, вспоминая те годы, находишь тот период самым запоминающимся, насыщенным и веселым временем своей жизни. Этому способствовала прежде всего творческая и демократическая атмосфера, созданная в одном из лучших вузов Советского Союза его легендарным ректором Рыфатом Мавлютовым. Впрочем, студенты и аспиранты всегда были людьми находчивыми и не терялись в сложных ситуациях.
«Условный метр»
Самую первую лекцию 1 сентября на Электромеханическом факультете студентам первого курса читал секретарь парткома УАИ Николай Сергеевич Буткин. Интересно и вдохновенно рассказывал об институте, его традициях и перспективах. Не скрывал будущие трудности, связанные с учебой. А, вообще, Буткин — человек-легенда, о котором нужно рассказывать отдельно. Но удивительное дело, в интернете почти нет фотографий одного из многолетних руководителей передового авиавуза страны того времени.
И как-то так вышло, что после окончания первой лекции, у первокурсников сложилось впечатление, что самый главный предмет в институте …физкультура. Правда, никто не знал, что Николай Сергеевич был мастером спорта СССР по велоспорту, входил в свое время в состав сборной Башкирии и во многом его стараниями в УАИ работало более 35-ти спортивных секций. Каждый студент тогда не просто посещал занятия по физвоспитанию, но и мог заняться понравившимся ему видом спорта.
Но и тех, кто не мог достичь высоких результатов Буткин успокоил: «Если вы не пропускаете занятия и честно прыгаете свой условный метр в длину, зачет вам обеспечен».
И Валерка, крупный розовощекий парень, записался в отделение спортивной гимнастики. Но вскоре понял, что ошибся. Требования там были высокие, нагрузки большие, преподаватель Сапожников оказался строгим и требовательным и, как не старался первокурсник, у него мало, что получалось, хотя парень не пропустил ни одного занятия. А перевестись в другую секцию можно было только до 1 октября, что студент не успел сделать.
В мае он остался без зачета. А это означало лишение стипендии. Да ещё в деканате пугали впечатлительного первокурсника возможным недопуском к сессии. От стресса Валера даже похудел и стал бледным. Тогда-то и вспомнил студент о словах секретаря парткома про «условный метр» и направился на прием к Буткину.
Николай Сергеевич поначалу усомнился: не прогульщик ли и разгильдяй просит о зачете?
Посмотрел зачетную книжку, а там четверки и пятерки за первую сессию. В деканате по телефону тоже подтвердили, что парень не плохой и дисциплинированный.
Позвонил на кафедру физвоспитания и пригласил к себе старшего преподавателя Сапожникова. Кстати, он тоже целая эпоха в истории УАИ-УГАТУ. Таких великолепных методистов не то, что в Башкирии, но и в стране можно было посчитать по пальцам.
— Ты погуляй неподалеку, а как Сапожников выйдет из приемной, зайдешь ко мне, — проинструктировал Валерку Буткин.
Студент простоял минут двадцать в холле возле ректората, боязливо выглядывая из-за колонны и внимательно наблюдая издалека за дверью парткома.
Что произошло в кабинете секретаря парторганизации, Николай Сергеевич рассказал мне в неформальной обстановке через пару десятков лет.
Сапожников поначалу был настроен категорично: «Да, не пропустил ни одного занятия, но половину нормативов не выполняет, за что ему зачет?»
— Он и через десять лет их не выполнит с его комплекцией, — возразил Буткин. – Парень такой же гимнаст, как и Вы штангист.
Действительно, Юрий Прокопьевич был высок, строен и худощав и сложно было представить его со штангой на помосте.
— Как же он попал в гимнасты?
— Был недобор, вот и записал, теперь понимаю, что ошибся.
И добавил: «Пусть подойдет к мне, подумаю».
— И думать не нужно, — заключил Буткин, вынув из папки Валеркину зачетку и индивидуальную зачетную ведомость. Николай Сергеевич не любил откладывать то, что можно было сделать прямо сейчас. Юрий Прокопьевич поставил зачет.
Как только Сапожников вышел из парткома, студент заскочил к Буткину.
— Мой тебе совет – в сентябре переведись в отделение по силам, второй раз Сапожникова просить не буду.
Едва дождавшись первого сентября, горе-гимнаст примчался на кафедру физвоспитания с заявлением о переводе в секцию водного туризма. Там к концу учебы он даже выполнил норматив второго разряда, о чем и доложил Николаю Сергеевичу сразу после получения диплома, зайдя в деканат факультета Авиационных двигателей, который Буткин в то время возглавил.
Крокодиловый портфель
Третьекурсник Александр Ш. немного затянул с курсовым по деталям машин. Вообще-то он был собранным и толковым парнем, почти всегда получал повышенную стипендию, входил в комсомольский актив.
— Но я не учел большого объема чертежей и не уложился в срок на один день, — вспоминал Ш., когда я проходил практику в его отделе в СКТБ ППЧ при УАИ, в последствии сменившим название на НКТБ «Вихрь».
Александр был к моменту моей практики ведущим конструктором в этой организации.
…И вот студент с чертежами и пояснительной запиской пришел к доценту Израилю Болотовскому.
Но тот оправил его в деканат за индивидуальной зачетной ведомостью, при том, что общую ещё не сдал. В деканате удивились, но выдали направление.
А преподаватель куда-то ушел и парню пришлось ждать его, подпирая стену коридора, больше трех часов. Наконец, доцент вернулся.
— Этого недостаточно, — возразил Израиль Аркадьевич, увидев бумагу. – Предоставьте ещё ходатайство Учебно-воспитательной комиссии факультета.
Снова встал и вышел из преподавательской.
Но Сашка являлся председателем УВК факультета, о чем Болотовский не догадывался.
Тут же в коридоре на подоконнике студент изготовил выписку из протокола заседания УВК, подписал документ и снова упорно ждал больше часа.
Изумлению Болотовского не было предела, но…
— Одной подписи недостаточно, нужна ещё подпись секретаря, — придумал новый «крючок» придирчивый преподаватель.
В самый последний момент Александр успел перехватить в фойе первого корпуса студентку, которая занималась бумагами УВК и снова метнулся к Болотовскому.
— Не известно, кто это расписался, — усомнился Израиль Аркадьевич, демонстративно и резко оттолкнув выписку на столе в сторону Ш. и стал укладывать свои вещи в портфель из крокодиловой кожи, давая понять, что уходит. – К тому же, на выписке отсутствует печать.
Тут нервы у парня сдали.
— Если подпись поддельная, значит меня нужно судить, — тихо, но очень отчетливо выговаривая слова возразил студент. – А печать УВК не полагается в принципе.
И стал медленно подниматься со стула. А был он высок ростом и широк в плечах.
— Не знаю, что на меня тогда нашло, — вспоминал Александр. – Но такое откровенное издевательство!
Грохнул на пол соседний стул, от чего доцент сильно трухнул. Нервно вскочил, а крокодиловый портфель почему-то отлетел к дверям преподавательской.
— Спокойно, спокойно, — затараторил Болотовский. – Садитесь, посмотрим. У вас наверняка есть ошибки и курсовой нужно переделать.
Достал карандаш, поднял руку: «Ну вот, например,…».
И ничего не нашел! Ш. прекрасно владел материалом, мог обосновать каждую цифру и легко парировал все претензии. В итоге преподаватель придрался только к двум стрелкам и какой-то рамке. Молча поставил «хор».
Индивидуальную ведомость на руки не дал: «Сам отнесу – так положено».
Но на следующий день передал в деканат Электромеханического факультета только общую ведомость, где у Александра стояло «не явился», что приравнивалось к двойке, а индивидуальную зачетную ведомость доставил через сутки, нарушив сроки и порядок в обоих случаях. Видимо, мстил парню за перенесенный страх и минутное замешательство.
— Думаю Болотовский хотел снизить мне средний бал, чтобы оставить без стипендии, — предположил экс-председатель УВК, — Но я сдал сессию на четверки и пятерки. Так что этот «финт» у него не прошел.
С кем не бывает…
Учась на пятом курсе, я как-то возвращался домой по улице Ленина. Когда переходил перекресток возле гостиницы «Башкирия», меня чуть не сбил с ног гражданин, двигавшийся по синусоиде. Я еле удержался на ногах.
Не поняв, в чем дело, хотел было сказать пару «ласковых» вдогонку. Но тут на меня пахнуло таким густым перегаром, что я чуть не задохнулся. А в невменяемом субъекте узнал известного в республике литератора, журналиста и писателя Г.Ш-ва, который часто выступал на местном телевидении.
Двинулся дальше и через пару шагов встретился взглядом с шедшим навстречу с продуктовой «авоськой» Мустаем Каримом, который оказался свидетелем пьяного «ДТП».
Мустафа Сафич пожал плечами и на лице его можно было прочитать: «Ну, перебрал человек, с кем не бывает…».
С Мустаем Каримом после этого мы всегда здоровались, когда изредка пересекались. Память у него оказалась отменная и он всегда улыбался, встретившись со мной – видимо в его памяти всплывал тот «не трезвый» эпизод. А жил поэт неподалеку от «места происшествия». Разумеется, ни в какие разговоры я с ним не вступал. Но один раз 8 мая поздравил Мустафу Сафича с наступающим праздником — днем Победы.
А то, что Ш-в может крепко принять на грудь и даже время от времени впадает в запой, мне потом рассказали совершенно другие люди. В эти периоды он пропадал с экранов телевизоров и страниц газет. Но потом, когда «зеленый змий» отползал прочь, вновь вдохновенно вещал в местных СМИ.
Индийский чай
Тот, кто учился в аспирантуре в советское время и защищал тогда диссертацию, хорошо помнит, что как бы соискатель ученой степени ни старался работать ритмично и предусмотрительно, за месяц до защиты наступал такой период, когда спать приходилось часа три-четыре от силы. И всё равно ты опаздывал, а сделать предстояло ещё очень много.
Но вот, кажется, всё готово, можно перевести дух и спокойно закончить доклад.
И тут я неожиданно узнаю, что членов диссертационного совета во время защиты нужно кормить. Дело в том, что вся процедура длится несколько часов и два десятка ученых мужей не имеют возможности сходить в столовую.
Ассортимент продуктов, озвученных секретарем совета, озадачил: копченая колбаса, сыр, сгущенка, торт, растворимый кофе и индийский чай. Ничего другого нежные ученые желудки не принимали.
А, между тем, это был самый голодный период – январь 1990 года. Все продукты в стране, кроме, пожалуй, хлеба и соли, по талонам. Но нужно выкручиваться.
Копченую колбасу, сыр и сгущёнку из своего новогоднего пайка выделил мой отец-ветеран войны, к которому я съездил на другой конец города. Отдал всё, что получил тогда к празднику.
Торт испекла супруга.
Растворимый кофе я привез из Москвы, куда летал в декабре за отзывом на диссертацию и где отстоял больше двух часов в очереди за парой банок индийского продукта.
А вот с чаем возникла проблема. Индийский в тот момент нельзя было купить даже у спекулянтов, а в продовольственном пайке моего отца имелся только грузинский «Экстра».
— Что Вы! Ислам Юсупович пьет исключительно индийский чай! – возмутилась секретарь совета и наотрез отказалась принимать отечественный. Поведала, как после одной защиты, выслушивала упреки Юсупова по поводу «неправильной» марки напитка.
— Ещё бросит профессор от досады «черный шар», — мрачно заметил мой друг Марат, помогавший с подготовкой к защите.
Речь шла о заведующем кафедрой АСУ Исламе Юсуповиче Юсупове, уроженце села Буралы Илишевского района Башкирии.
Но Ильгиз, другой мой сослуживец по УАИ, рассказал, что ещё до середины 1960-х люди в этом районе заваривали душицу и зверобой, а дешевый плиточный чай из Грузии употребляли по праздникам. Индийского вообще не видели. А Ильгиз родился в Верхнеяркеево и знал, о чем говорил.
— И когда он пристрастился к индийскому? – смеялся земляк профессора.
Но мне удалось уговорить секретаря: «Если что, краснеть буду я»!
Правда, всё окончилось благополучно, «черных шаров» я не получил, а тонкий знаток индийского чая профессор Юсупов не уловил подмену.
У ученых мужей, кстати, оказался отменный аппетит, и они смели всё подчистую. Чай с кофе тоже ушел весь. Никто не ворчал и краснеть за секретаря совета мне не пришлось.
Александр КОСТИЦЫН, выпускник УАИ 1981 года