Всё дальше уходят от нас военные годы и почти не осталось живых ветеранов-фронтовиков. И тем ценнее их воспоминания о том суровом времени. Наш рассказ об инвалиде Великой Отечественной, который будучи тяжело раненным попал в 1942-м в уфимский госпиталь. Благодаря нашим медикам сохранил искалеченную ногу. Но, самое удивительное, при помощи эвакуированной ленинградской учительницы, сумел у нас не только получить среднее образование, всего за год пройдя программу трех классов, но и поступить в Уфимский авиационный институт.
Уфимские медики спасли красноармейцу ногу
В далеком уже 2008 году отдыхал я в одном из санаториев Кисловодска. Жизнь у курортников, как известно, размеренная. С утра процедуры, а после обеда экскурсии или неспешная прогулка по местному парку и городу. Так и я, находившись, присел на Курортном бульваре на скамейку, на другом конце которой расположился ветеран со знаком участника войны.
И тут мне позвонили с работы. Поговорил пару минут. Сосед по скамейке вдруг оживился.
— Я нечаянно подслушал Ваш разговор. Вы приехали из Уфы?
— Да.
— Памятный город.
И стал мне рассказывать про свою жизнь так, как будто встретил близкого человека.
— Сам я из Ленинградской области, а когда началась война в 18 лет как комсомолец ушел добровольцем в Красную армию, — начал свой рассказ Михаил Николаевич. – Воевал в артиллерии. Везло, что не убили и не попал в плен. Но в апреле 1942-го осколками снаряда перебило мне правую ногу сразу в двух местах.
Правда, санинструктор оказался сноровистый, оказал первую помощь, быстро организовал доставку в медпункт, а оттуда бойца через несколько этапов сортировки отвезли на станцию и погрузили в санитарный поезд. И оказался, в конце концов, красноармеец уфимском госпитале, размещенном в бывшей школе.
В стационаре выяснилось, что один из переломов, из-за в спешке наложенного гипса, срастается неправильно и его пришлось ломать и сращивать вновь. Но самое неприятное – вылез остеомиелит, который тогда лечился тяжело, поскольку пенициллина ещё не было. Шанс потерять ногу был вполне реален.
— Только благодаря уфимским медикам, я сейчас хожу на своих двоих, — с благодарностью вспоминал наш город Михаил Николаевич и смеясь, добавил. — А на девятом десятке лечу здесь эту ногу тамбуканской грязью».
Во время войны в Уфе располагалось два десятка госпиталей, где лежали в основном «тяжелые». Легкораненых в глубокий тыл не отправляли.
Охранял школу как часовой военный объект
Повторный перелом срастался тяжело и ходить молодой человек мог поначалу только костылем, а потом с тростью. Как негодному к службе в строевых частях и физическому труду ему полагался шестимесячный отпуск для реабилитации. Но родная Ленинградская область находилась под оккупацией, а в Уфе жить было негде. Поэтому красноармейцу предложили село рядом с Юматово, откуда и надо было добираться для процедур в Уфу рабочим поездом. Очень сложно и неудобно.
Но за пару дней до военно-врачебной комиссии в городском парке, который через год стал называться «парком имени Александра Матросова» и куда группу ходячих раненых организованно вывели на прогулку, Михаил случайно познакомился с эвакуированной из Ленинграда учительницей: «Вы похожи на моего сына, который сейчас на фронте».
Пожаловалась, что уже два месяца от него нет писем, на что собеседник пояснил: на войне всякое бывает. Порой нет возможности отправить письмо, нет времени писать, командование не разрешает или почта по дороге пропадает.
— Буду надеяться, — облегченно выдохнула Наталья Владимировна и начала расспрашивать раненого чем он занимался до армии и какое у него образование.
— Семь классов мало, — заключила педагог. – Вам нужно учиться, а в Уфе есть областная заочная средняя школа для взрослых с экстернатом. Я могу помочь подготовиться.
И предложила: «Школе, где я работаю, срочно требуется ночной сторож, жалование небольшое, но зато есть комнатка, в которой можно жить и заниматься».
— Я уволила одну за другой двух бабусь, — в сердцах пояснила директриса при встрече. – Первая спала всё время — не добудишься, а вторая на прошлой неделе, когда хулиганье разбило стекло, заперлась у себя и пролежала на полу до утра пока я не пришла.
Потом добавила, показывая на трость: «Обходы нужно делать каждый час, сможешь»?
— Сможет, — ответила за парня Наталья Владимировна. – Он же лечится и скоро поправится.
А когда Михаил сам предложил вставить разбитое стекло, потом стеклорезом отрезал нужный размер от полотна, хранившегося в школьной кладовке с довоенных времен, и установил стекло в раму, начальница совершенно растаяла, пообещав сегодня же доставить нужную бумагу из РОНО в госпиталь.
Вскоре бойцу дали шестимесячный отпуск для реабилитации, и он перебрался в каморку шесть квадратных метров, где умещался дощатый топчан и стол, над которым висела электролампа15 ватт. Она должна была гореть всю ночь, чтобы с улицы было видно, что объект охраняется.
Но свет нередко отключали, и Мишка зажигал керосиновую лампу, а с «летучей мышью» делал обходы по зданию. Иногда обходил школу и по внешнему периметру, хотя это не входила в его обязанности. Но бывалому фронтовику так было спокойней. Он и к учебному заведению относился как часовой к военному объекту, хотя из оружия у него были только свисток и палка.
Местная шпана, узнав, что ночным сторожем стал работать решительный солдат, предпочла с ним не связываться.
Сумела «научить учиться»
Днем Михаил ходил на процедуры и лечебную гимнастику, урывками отсыпался.
Школа работала в три смены. Поэтому спокойно заниматься удавалось только по вечерам и ночью. Учебников остро не хватало и в классах их было по три-четыре комплекта. Но Наталья Владимировна снабдила ученика своими, а несколько тетрадей, линейку, карандаши ластик пришлось купить у спекулянтов на рынке, что располагался на Верхнеторговой площади там, где сейчас Гостиный двор. С ручками и чернилами выручила директор, довольная тем, что школа перестала страдать от ночных воров и хулиганов. Она же подарила рулон старых обоев, которые Михаил использовал в качестве черновиков.
Ленинградская учительница Наталья Андреева вела в школе математику, физику и химию. Оказалась методистом от Бога. Всего по час-полтора в день занимаясь с Михаилом сумела его, как она сама говорила, «научить учиться». Ещё до революции женщина закончила в Санкт-Петербурге гимназию, а потом в двадцатые институт.
— Наталья Владимировна была из числа настоящих петербургских интеллигентов, — подчеркнул Михаил Николаевич. – Сколько знаний, эрудиции и такта!
От денег отказалась, но парень уговорил её на буханку хлеба в неделю, а тогда это было существенно.
— ВУфе Наталья Владимировна жила со своей дочерью, — вспоминал Михаил Николаевич, — У обеих карточки служащих, а у меня трехразовое, пусть и скромное, питание в столовой. Но там я только обедал, остальное брал сухим пайком. Оттуда и выкраивал хлеб. Из денег — 120 рублей от школы, да какие-то небольшие солдатские рубли. Ещё запомнились постоянные проверки документов –милиция искала дезертиров и уклонистов от мобилизации. Моя справка из госпиталя истрепалась до дыр. А сколько в городе было карманников!
В январе 1943 года Михаил поступил в областную заочную школу, которая располагалась на Лесопильной, 34, за что пришлось заплатить 75 рублей, и договорился о сдаче экзаменов экстерном за восьмой класс.
— Заочная средняя школа – это школа рабочей молодежи? –поинтересовался я.
— Нет, те появились позднее.
«Испытания» сдал на четверки и пятерки, кроме русского языка, по которому получил тройку.
— Ничего не поделаешь – чтобы грамотно писать нужно много читать, а такой возможности у Вас пока нет, — успокоила учительница своего подопечного.
Но Михаил был на седьмом небе, поскольку успешно сдавала только половина заочников. Правда, вряд ли у кого ещё был такой репетитор как у него.
— Значит, я смогу и среднее образование получить, — вспоминал собеседник те счастливые мгновения. – Такая уверенность появилась в силах! И ещё с большим рвением продолжил учебу.
При этом попросил выдать в заочной школе не машинописную справку на серой бумаге об окончании 8 класса с результатами экзаменов, которую получали все, а самый настоящий картонный документ, за что пришлось отдать секретарю полбуханки. Дело в том, что бланков не хватало и на этом коррумпированная «шестерка» построила свой маленький «бизнес».
В оперном театре танцевали под джаз до утра
В начале марта в госпитале прошла военно-врачебная комиссия. Михаил, хромая, зашел в кабинет и доложил, как полагается по уставу.
— Чем занимался, пока прохлаждался шесть месяцев? –огорошил замполит госпиталя.
— Проходил амбулаторное лечение и реабилитацию, работал ночным сторожем в школе, окончил восьмой класс заочной школы, -ответил раненый и положил на стол документ, полученный на Лесопильной. И, не сдержавшись добавил: «А я, товарищ капитан, уже 22 июня 1941 года подал заявление добровольцем и пока не был ранен в тылу не сидел».
Но тут дело взял в свои руки начальник госпиталя и сообщил, что раненый за шесть месяцев полностью прошел назначенный ему курс амбулаторного лечения. Каких-либо нарушений дисциплины не зафиксировано. Однако полученные травмы оказались серьезными и требуют ещё минимум трех месяцев лечения. Кроме того, директор школы прислала в госпиталь благодарственное письмо. Комиссар, уткнувшись взглядом в стол, шумно сопел.
Понять его тоже было можно. Некоторые раненые пытались затянуть лечение и замполиты госпиталей должны были подобные факты пресекать. А как это у них получалось – другой вопрос.
— Можно было и сегодня отправить Вас на инвалидность, — пояснил Михаилу начальник госпиталя, когда у себя в кабинете подписывал новую справку от лечебного заведения. – Но это рублей сто пенсии и никакого гарантированного лечения и питания.
А потом, вручая документ, добавил: «Вы на правильном пути молодой человек, продолжайте также настойчиво лечиться и учиться».
И ещё три месяца раненый лечил искалеченную ногу, за что был благодарен всю свою жизнь уфимским медикам: «Мне даже профессора из мединститута приглашали на консультацию по поводу остеомиелита».
К тому же появился пенициллин, до которого лечили фурацилином, парафином и ещё чем-то не особенно эффективным.
В конце марта сдал испытания за 9 класс, а в июне экзамены на аттестат зрелости и каждый раз платил по 75 рублей как будто проходил полный курс обучения.
— Но я не обиде, хотя для меня это было накладно, — уточнил ветеран.– Учителя жили тогда бедно, а в хозрасчетной заочной школе могли немного заработать. К тому же они «натянули» мне русский язык до четверки. Педагогами работали одни женщины, поскольку мужчин-учителей, не призванных в РККА, мобилизовали в Трудармию.
— Теснота в заочной школе была страшная, — вспоминал подробности Михаил Николаевич. – В этом же здании размещалась ещё дневная школа, а на первом этаже какая-то организация нефтяников. На головах друг у друга сидели.
— Как мне хватило сил усвоить трехлетний материал всего за год, до сих пор удивляюсь, — восклицал ветеран. – Но видимо молодость сыграла свою роль, как и огромное желание учиться. Старался не терять ни одной минуты. А уж про вклад Натальи Владимировны и говорить нечего. Она обладала удивительным талантом объяснять сложный материал просто и доступно, как и четко планировать учебу.
Окончил среднюю школы без троек со средним балом более 4,5. Тогда же ему дали инвалидность и пенсию на один год. Получил паспорт и летом подал документы в Уфимский авиационный институт, куда его приняли без вступительных экзаменов, как инвалида войны и окончившего в 1943 году среднюю школу на «отлично» и «хорошо».
И смог, наконец, наш герой немного перевести дух.
— До войны я был неплохим электриком и за лето подработал на «шабашках», чтобы в костюме и приличных ботинках ходить на учебу в УАИ, а не в выгоревших шароварах и стоптанных солдатских башмаках с обмотками, в которые меня «нарядили» в госпитале, — продолжил ветеран. — Впрочем, и люди «щеголявшие» в лаптях, удивление у уфимцев тогда не вызывали.
И собес не дремал, проверив РОНО и школу, действительно ли работает ночным сторожем инвалид войны. Иначе могли снять пенсию как неработающему.
— Пересмотрел за лето фильмы в уфимских кинотеатрах, а их тогда в городе было всего три – «Октябрь» и «Салават», да летний «Идель», — вспоминал Михаил Николаевич. — В оперном театре по выходным устраивали танцы до утра под джаз, сбор от которых шел Красной армии. Война-войной, а молодежи хотелось танцевать. Но я не участвовал. Дежурства в школе никто не отменял, да и какой из меня хромого танцор. Одежда плохая, а там красивые девушки-студентки в нарядных шелковых платьях и туфлях на каблучках.
«Не зря обнадежил»
В октябре начались занятия в институте. Михаил, стал получать продуктовые карточки первой категории как у рабочего оборонного завода и стипендию. Продолжил по ночам сторожить школу, что, правда, отнимало время. Зато бесплатное жилье, не нужно заботиться о дровах, керосине и никто не мешал заниматься. Дело в том, что УАИ не имел общежития и иногородние студенты размещались по частным квартирам, а это было весьма дорого и неудобно.
Учеба протекала напряженно, много приходилось чертить, спал урывками. Но вновь выручали молодость и огромное желание учится.
После окончания первого курса наш герой узнал, что его учительница возвращается в Ленинград. Вместе с учениками проводил Наталью Владимировну с дочерью до вокзала.
— Трамваи ходили тогда только до остановки Пермская, — вспомнил любопытную деталь. – Дальше по склону пути были размыты весенней водой и народ ходил на вокзал пешком. Билеты на поезд продавали по специальным пропускам, которые выдавали эвакуированным.
Грустное прощание. Девчонки-школьницы разрыдались.
— Я пришлю свой адрес в школу, и Вы будете сообщать мне об успехах, — сказала на прощание Михаилу учительница, а каждому из провожающих нашла слова поддержки и одобрения.
Так бы и закончил уфимский вуз бывший фронтовик, но в сентябре 1944 года в УАИ сменился директор, а так называлась тогда должность руководителя института. Вместо Александра Гусарова, вернувшегося в Москву, пришел бывший начальник учебно-производственных мастерских Иван Емелин, который отказался выдать студенту справку для РОНО, разрешающую работать в школе по совместительству ещё год: «Ты слишком хорошо устроился».
— Ну я и не стерпел потому, как никогда ловкачом не был и ни одного происшествия за время моих дежурств в школе не допустил, — с возмущением говорил ветеран. – Перевелся в Куйбышевский авиаинститут, где было общежитие. Но всегда с благодарностью вспоминал Уфу и людей которых здесь встретил. И с Натальей Владимировной связь не терял. Как и обещал, «рапортовал» ей. А ту картонную справку за 8-й класс заочной школы с Лесопильной улицы до сих пор бережно храню.
…Незаметно пролетело время и, вдруг, моего собеседника позвали: «Автобус отходит, Михаил Николаевич». А так хотелось расспросить ещё. Даже фамилию толком не расслышал. Толи Никитчин, толи Никишин или ещё как-то похоже. Досадно… Но говорил ветеран иногда не очень внятно. А обрывать его и уточнять мне было не ловко. Правда, и не думал тогда, что буду писать об этой встрече. Зато узнал о сыне Натальи Владимировны.
— Вернулся парень живой, а значит я её в парке не зря обнадежил, — сказал ветеран, входя в автобус у Кисловодской колоннады, до которой я его проводил.
Александр КОСТИЦЫН
[…] […]