Салават Кусимов – человек хорошо известный в нашей республике. Сын прославленного генерала – Героя Советского Союза Тагира Кусимова. Но свою карьеру Салават Тагирович сделал сам. Начинал рядовым инженером в Башкирэнерго, потом перевелся в УАИ, где прошел путь от ассистента до ректора. В 1993 году стал действительным членом РАЕН, а через год Международной академии наук высшей школы. Трижды избирался в Госсобрание РБ, трудился заместителем председателя башкирского парламента. Несмотря на высокие должности Салават Тагирович всегда оставался действующим ученым и руководил не большой, но сильной научной командой. Подтверждение тому – множество научных публикаций, изобретения, подготовленные им кандидаты наук. Но это — внешняя, формальная сторона его биографии. Кусимов всегда был и остается поныне живым, искренним и неравнодушным человеком. Правда сейчас местные госСМИ организовали информационную блокаду вокруг известного ученого и общественного деятеля, посмевшего возразить нынешним башкирским начальникам. Я попытаюсь немного разорвать её и поделится собственными воспоминаниями и впечатлениями о некоторых эпизодах, связанных с Кусимовым, которые показались мне любопытными и в которых я участвовал или был свидетелем.
Принципиальность Кусимова вышла ему боком
Мне посчастливилось сначала учиться у Салавата Тагировича, а потом работать несколько лет на кафедрах, которые он возглавлял. Одно время Кусимов был моим научным руководителем. Сразу обратил внимание на его нетерпимость ко лжи, неискренности и несправедливости. Он буквально «закипал», когда сталкивался с подобными явлениями. Был резок и бескомпромиссен в суждениях, называя вещи своими именами.
Это в конце концов вышло ему боком. Когда объединяли УГАТУ и БГУ в безликий УУНиТ, Кусимов решительно выступил против. К науке слияние разнородных вузов не имело никакого отношения – что может быть общего у ракетных и авиационных двигателей, например, с Сибайским, Бирским и Нефтекамским филиалами БГУ, а по факту мелкими провинциальными педвузами. Но имел место сильнейший административный нажим сверху.
Тогдашний ректор авиационного университета Новиков «оскорбился» на Кусимова и подал на него в суд. Разумеется, выиграл процесс у не равнодушного и искреннего ученого, у которого душа болела за свой университет. Но кто бы сомневался в исходе суда в той ситуации?
После завершения объединения, который многие сотрудники авиационного назвали «сливом» УГАТУ, Новиков исчез из нашего города: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить». Правда, оставил после себя ещё забор с колючей проволокой, которым огородил университет как какое-то УЕ.
А Кусимов оказался после этого в информационной блокаде. ГосСМИ республики сейчас стараются о нем не вспоминать даже тогда, когда дело касается его отца – прославленного кавалериста и порой сочиняют откровенные небылицы вместо того, чтобы поговорить с Салаватом Тагировичем. Правда, через бывшего помощника ректора Алексея Никина, нам удалось однажды пообщаться с сыном героя и разоблачить один из доморощенных мифов (ссылка на статью от 29 апреля 2025 г. «Всё это глупости»…) о 112-й Башкавдивизии, придуманных в Башкирии.
Цензура на кафедре философии
За время учебы на втором курсе УАИ мне довелось быть свидетелем, как секретарь парткома Кусимов отменил цензуру, которую ввел на кафедре философии её заведующий Спартак Елисеев. Это было мое первое, пусть и заочное знакомство с Салаватом Тагировичем, которого тогда только что избрали секретарем парткома УАИ.
Дело в том, что в ноябре 1978-го институт посетил секретарь обкома по идеологии Тагир Ахунзянов и заведующий кафедрой философии Спартак Елисеев в актовом зале 8 корпуса гордо отчитался перед главным идеологом республики, что студенты УАИ «учатся по учебным пособиям ВПШ при ЦК КПСС», заслужив похвалу партбосса.
Преподаватели кафедры тогда навязывали студентам в качестве единственного учебного пособия книгу для высшей партийной школы. Но написана она была таким тяжелым и казенным языком, что читать её было почти невозможно. К тому же там напрочь отсутствовали примеры, способствовавшие усвоению материала.
Когда в перестройку заговорили про «застой», то у меня в сознании первым делом всплыло это замшелое издание.
Конечно, официально никто не запрещал пользоваться и другой литературой. Но кафедра философии бдительно следила за тем, чтобы студенты придерживались непременно этой книги. Очень уж хотелось руководству кафедры красиво выглядеть в глазах обкомовского начальства.
А наш преподаватель Щукин так тот вообще в категорической форме предупредил на первой же лекции: «У кого увижу красную книжечку, где излагается вульгарная версия марксистко-ленинской философии, на экзамен лучше не приходите».
Ничего неприличного или вульгарного в книге Афанасьева, разумеется, не было и она представляла собой, скорее, конспект лекций по философии, написанный четким, и главное, понятным языком, с многочисленными примерами, заменяя «фундаментальное» издание для Высшей партшколы и демонстрируя его практическую ущербность.
Но студенты народ находчивый и постепенно у них стала «подпольно» появляться та самая «вульгарная» книжица. А у кого-то я видел даже «Краткий курс истории ВКП (б)». Оказывается, книга Афанасьева стала дефицитом, а в «Кратком курсе» был неплохой раздел, посвященный марксистко-ленинской философии, написанный самим вождем народов.
Когда книгу Афанасьева стало не достать, две группы вечерников пришли в партком к Кусимову и потребовали отменить «цензуру» на кафедре философии.
На вечернем отделении УАИ учились люди взрослые и самостоятельные, много членов КПСС. Не редкостью там были начальники, не успевшие получить в свое время высшее образование. Постоять за себя они могли и задать нелицеприятные вопросы тоже.
Секретарь парткома С.Т.Кусимов искренне удивился появлению «цензуры» и встал на сторону студентов и здравого смысла. Жизнь, как всегда, оказалась мудрей всяких догм и запретов. Вскоре книгу Афансьева, «предназначенную для слушателей школ основ марксизма-ленинизма» закупила оптом институтская библиотека.
В архивных документах УАИ я не нашел следов официального расследования этого инцидента. Видимо Салават Тагирович решил этот вопрос с Елисеевым без формальных проволочек.
Ничто человеческое не было чуждым
Ещё запомнилось, что во время секретарства Кусимова, в институт на встречу со студентами и сотрудниками, партком стал активно приглашать именитых и уважаемых гостей. Конечно, их зазывали и раньше, но это были, в основном, ученые, летчики, космонавты. А при Кусимове стали активно посещать наш вуз известные деятели культуры и искусства. Встречи обычно проходили в переполненном зале 8 корпуса УАИ.
Мне особенно запомнилась одна из них: в мае 1981 года в институт приехали Микаэл Таривердиев, Давид Тухманов, композитор Игорь Егиков и несколько известных исполнителей.
Таравердиев и Тухманов были тогда сверхпопулярны и «заманить» их было очень непросто, но Салават Тагирович справился и с этим.
В Национальной библиотеке РБ я нашел газетный отчет об этой встрече, опубликованный в газете «Авиатор».
Никогда не перекладывал ответственность на других
Кафедрой «Электрические машины и аппараты», которую я окончил в 1981 году, заведовал Салават Тагирович. И хотя он много лет трудился секретарем парткома, связь с кафедрой не терял и нитей управления ею тоже. А я после окончания вуза полтора года проработал заведующим лабораториями на этой же кафедре.
Кусимов имел непререкаемый авторитет и уважение коллектива, работалось с ним очень легко. Он никогда не перекладывал ответственность на других и старался сразу принимать решения. К Кусимову всегда можно было попасть на прием или даже перехватить в коридоре и тут же решить вопрос.
Особенно импонировало то, что Салават Тагирович был не злопамятен и справедлив. Только один пример. Как-то возникла конфликтная ситуация между лаборанткой-вечерницей Флоридой, работавшей у нас машинисткой и одним из доцентов. Из—за безразличия последнего у девушки украли из сумки деньги. Но доцент от неё отмахнулся и тогда Флорида пошла к Кусимову. Наш заведующий быстро разобрался в деле, созвал заседание кафедры и поднял там этого преподавателя. Прилюдно и резко отчитал его. Для всех сотрудников кафедры это стало хорошим уроком.
Резкий контраст с Кусимовым…
В конце мая 1982-го мне позвонил Кусимов. Оказывается, к нему приходили институтские художники, мастерская которых располагалась на первом этаже четвертого корпуса — как раз под нашей лабораторией «Спецкурса электрических машин».
— Ребята жалуются, что у них шпаклевка выпадает из потолочных плит и штукатурка на одной стене трескается, — сообщил Салават Тагирович. – Боятся, как бы потолок не рухнул. Что за тяжесть завелась в лаборатории?
Художники УАИ подчинялись непосредственно секретарю парткома. Поэтому Кусимов так остро и воспринял их беспокойство.
— Два старых трамвайных двигателя в полтонны с лишним каждый, — ответил я.
— Как они попали в учебную лабораторию? – вскипел Кусимов. – Кто разрешил?
— Ещё до меня автокраном через окно завели и поставили на пол, а двигатели числятся на балансе у Хайруллина в его СКБ-3. Главный инженер трамвайно-троллейбусного управления в прошлом году окончил наше вечернее отделении. Он и привез по просьбе Ирека Ханифовича. А разрешил Тимершин. (Ф.Г.Тимершин работал заместителем заведующего кафедрой по учебной работе и занимался текущей административной работой в отсутствии Кусимова – Авт.)
— Там и без этого хлама хватает железа. С какой целью притащили?
— Аспирант Хайруллина — майор Филиппов с военной кафедры собирается какие-то эксперименты для своей диссертации ставить.
— Немедленно убрать эту утиль пока потолок не обвалился, пусть работают на моделях.
И я направился в СКБ-3 на шестой этаж 8 корпуса, что выходит на улицу Коммунистическую.
— Я переговорю с Кусимовым, ничего не трогайте, – невозмутимо встретил меня научный руководитель СКБ-3 и одновременно преподаватель нашей кафедры Хайруллин.
Прошло несколько дней, снова звонит Кусимов.
— Ещё не убрали? – удивился заведующий кафедрой. – Сегодня же вынести.
— Куда?
— Куда угодно, хоть во двор! Пусть у Хайруллина голова болит за свое имущество. Не хватало, чтобы перекрытия обвалились.
Оказывается, к Кусимову приходила Екатерина Калицун, начальник отдела капитального ремонта, и предупредила, что одна из стен, на которой лежат плиты перекрытия, не рассчитана на подобную нагрузку.
Салават Тагирович не любил дважды повторять свои распоряжения. Тем более, Хайруллин к нему даже не обращался.
Не так давно Ирек Ханифович стал доктором наук, профессором и очень возвысился в собственных глазах, а Кусимов оставался «всего лишь» кандидатом наук и доцентом. Изменились даже походка и речь Хайруллина. Ни для кого не было секретом, что руководитель СКБ-3 мечтал стать ещё и заведующим кафедрой.
Звоню в СКБ-3, но Хайруллин со мной разговаривать не стал и положил трубку. Резкий контраст по сравнению с демократичным и доступным Кусимовым, который если не мог говорить, то просил перезвонить позже или сам набирал. И, если ругал, то только за дело. Даже при этом никогда не унижал человеческого достоинства провинившегося сотрудника. А к людям всегда относился с уважением.
Делать нечего… Собрал инженеров, лаборантов плюс студенты – всего 14 человек и с огромным трудом выволокли двигатели в коридор на первый этаж. Дело в том, что крану к окну на втором этаже было уже не подъехать. Там опытный завод «Прогресс» успел соорудить навесы. Да и негде было мне взять этот кран. Об «эвакуации» трамвайных агрегатов сразу сообщил в СКБ-3.
Червонец…
И надо же было такому случиться, но в тот же день через несколько часов пришел инспектор пожарной охраны.
— Ваши двигатели?
— Нет.
На том и расстались. Инспектор направился к Хайруллину и составил протокол о нарушении правил пожарной безопасности – захламлении путей эвакуации.
Оштрафовал профессора на 10 рублей. Отпираться ему было бесполезно, поскольку на опорной раме двигателей было четко написано красной краской «СБК-3 Инв. №…».
Капитан выдал научному руководителю студенческого КБ предписание и предупредил, что если тот в течение суток не уберет двигатели, то следующий штраф составит уже 50 рублей. А если, вдруг, за это время в четвертом корпусе УАИ случится пожар, то профессор пойдет под суд. Пришлось Иреку Ханифовичу со своими сотрудниками срочно выполнять требования закона.
Разумеется, о произошедшем я поставил в известность Кусимова.
— Будет думать в следующий раз, — ответил мне Салават Тагирович.
Как рассказали мне потом ребята из СКБ-3, Хайруллин воспринял штраф очень болезненно. Особенно задело то, что потом ему пришлось лично ходить в пожарную часть для предъявления квитанции об оплате, прождав при этом капитана пару часов в каком-то темном тесном коридорчике на сломанном стуле в разношерстной компании таких же как он нарушителей пожарной безопасности.
Шапка набекрень
Через полгода Кусимова перевели заведовать кафедрой «Теоретических основ электротехники», а Ирек Ханифович занял, наконец, вожделенную должность.
А дело было так. В середине ноября того же 1982 года в обеденный перерыв Салават Тагирович провел своё последнее заседание кафедры ЭМА, обнародовав приказ ректора о рокировке научно-педагогических кадров. Вместе с Кусимовым переходила на другую кафедру и его научная группа.
Почти все присутствующие были огорчены и только Хайруллин и его правая рука — Афанасьев не скрывали своего торжества.
Сразу после окончания заседания кафедры новый босс куда-то исчез. Через полчаса вернулся …в новой норковой шапке, которая стоила 500 рублей. Тогда это были большие деньги! Например, такой была полугодовая зарплата лаборанта института.
Старую кроличью ушанку профессор засунул в дипломат, а у новой даже бирка болталась. Как смеялась потом секретарь кафедры Галина Молева, Ирек Ханифович взял у неё ножницы и отрезал ценник, который, пока он в новой шапке шел из универмага, засунул внутрь покупки. Но уж очень хотелось новоиспеченному заведующему покрасоваться в дорогом головном уборе.
А первое время Хайруллин даже носил новую шапку набекрень, пока декан факультета систем управления И.М.Хомяков не съязвил прилюдно, что Уфа — не деревня.
Недоверие партийной организации
Вскоре новый «зав» стал показывать всем, кто теперь на кафедре хозяин. Начал с мелких придирок к лаборантам: «Распустили вас тут…». А как-то решил, что материально-ответственный кафедры Марат Кунакаев в обеденный перерыв употребляет не молоко, а …кумыс с водкой. Спустился на склад в подвале четвертого корпуса и провел собственную экспертизу, отхлебнув из чужого стакана. Потом Марат вылил это молоко кошке из соседней лаборатории профессора Мухина.
А вскоре и меня Хайруллин перевел в инженеры, снизив зарплату и поставив на мое место своего родственника. Но в тоже время к Кусимову на кафедру ТОЭ не отпускал, делая из меня что-то наподобие заложника по старым не оконченным делам кафедры, оставшимся от прежнего руководства.
И своего унижения перед капитаном пожарной службы Хайруллин не забыл и несколько раз припоминал мне тот злополучный червонец. Возражения, что я выполнял прямое указание Кусимова, а перекрытия могли рухнуть, в расчет не принимал.
Обстановка на кафедре явно накалялась. Ирек Ханифович стал придираться и к нескольким доцентам, намекая, что их научные темы ему не интересны и никчемны, что было совершенно не справедливо. Каждый из них был высококвалифицированным специалистом, талантливым педагогом, вел собственные хоздоговорные работы и зарабатывал для института деньги. Кусимов оставил после себя достойный научно-педагогический коллектив на кафедре ЭМА.
По слухам, Хайруллин планировал вытеснить прежних преподавателей с их научными темами и посадить на их места своих «остепенившихся» учеников.
А мне пришлось обратиться к Салавату Тагировичу, и он заставил Хайруллина подписать мое заявление о переводе на кафедру ТОЭ.
— Не наломал бы дров Хайруллин, — сказал мне при встрече Кусимов. – Нельзя так с людьми работать. Придется с ним поговорить отдельно.
Но и отдельная беседа не помогла. Дело закончилось тем, что партгруппа кафедры «Электрические машины и аппараты» большинством голосов выразила Хайруллину недоверие и обратилась в ректорат и партком с требованием отстранить Ирека Ханифовича от занимаемой должности. Это было ЧП, но партийные организации имели тогда право контролировать деятельность администрации. Всё было в рамках советской демократии.
У сотрудников кафедры конфликт вызвал недоумение: выявился такой резкий контраст между демократичным, пусть и строгим, Кусимовым и ставшим, вдруг, авторитарным, его сменщиком — Хайруллиным.
Так бы и потерял свой пост новый заведующий, но он стремительно ушел на больничный на целых четыре месяца. Подряд или с перерывами я уже не помню. А когда снова вышел на работу, острота вопроса спала и всё для него закончилось взысканием по УАИ. Правда и Кусимов провел с Ириком Ханифовичем нелицеприятную беседу, объяснив, в частности, что не одними тормозами (Речь шла об электромагнитных тормозах, которые разрабатывало СКБ-3 – Авт.) должна заниматься кафедра электрических машин.
После этого административный пыл у завкафедрой спал, а выводы он сделал правильные.
Любопытно, что, когда в январе 1990 года я защищал кандидатскую диссертацию, Хайруллин, будучи членом диссертационного совета УАИ, не пришел на его заседание. Видимо снова вспомнил капитана из пожарной службы и тот червонец.
И последнее… Когда говорят про «период застоя» в 1970-1980-х годах, то я могу определенно сказать — никакого застоя в УАИ не было. Это касалось и учебного процесса, и науки, и общественной жизни. Представить Мавлютова, Кусимова и …застой? Абсолютно невозможно!
Александр КОСТИЦЫН, выпускник УАИ-УГАТУ 1981 года